Родионов и его банда пьяных солдат переходили из каюты в каюту, выталкивая из них пассажиров, и вскоре все мужчины оказались собранными в нескольких каютах. Затем двери за ними с грохотом захлопнулись и послышались другие, еще более угрожающие звуки: в замочных скважинах заскрежетали ключи, и все двери были заперты снаружи. Буквально в считаные минуты солдатня добилась своего: все мужчины, как вспоминал впоследствии Гиббс, оказались запертыми в этих каютах „так, что они не могли более помешать злобным намерениям красных солдат“[407]. Группы пьяных солдат шатались по палубе. Нагорный не выдержал и подбежал к двери своей каюты, крича: „Какое нахальство! Больной мальчик! Нельзя в уборную выйти!“[408] Женщинам, как вспоминала Буксгевден, было приказано „оставлять на всю ночь открытыми двери в каюты. Поэтому никто не мог раздеться“[409]. Через открытые двери солдаты подглядывали[410] за Великими Княжнами, отказываясь, как узнал позднее Волков, „оставить их в покое“[411].

Беспорядки в ту ночь нарастали с каждым часом. Гиббс, будучи заперт в своей каюте, беспомощно слушал, как он впоследствии рассказывал своему сыну Георгию как пьяные охранники донимали Великих Княжон. „Это было просто отвратительно, что они вытворяли“, — вспоминал бывший учитель. „Ужасные вопли“ царевен, как признавался Гиббс, преследовали его „до конца его дней“[412].

Что же произошло в ту ночь на борту „Руси“, если эти события остались в сознании Гиббса, по словам его сына Георгия, „самым ужасным его воспоминанием“, даже „более кошмарным, чем известие о мученической гибели Царской Семьи“? Ключом к ответу на этот вопрос является рассказ Гиббса, упоминание о том „отвратительном“ происшествии с царевнами, неназванном преступлении, вызвавшем их „ужасные вопли“, которые бывший учитель не мог забыть „до конца его дней“. За далью времени немым свидетелем этой трагедии остается поблекшая фотография, сделанная на следующий день на борту парохода „Русь“. Этот снимок — едва слышный шепот страдания. Это — последняя фотография Ольги и ее брата, причем Цесаревич почти полностью скрыт тенью. Ольга сидит на фоне темных панелей красного дерева, которыми обшиты стены комнаты, большого зеркала, хрустального плафона, свешивающегося с белого потолка. Хотя уже конец мая и день выдался теплый, на царевне длинная темная юбка, белая блузка, застегнутая под самое горло, едва виднеющаяся под темным жакетом, и темная шляпа[413]. В руках она сжимает сумочку, голова обращена к окну, на лице печальное задумчивое выражение[414]. Ее взгляд — остановившийся, испуганный, тревожный — недвусмысленно выражает всю глубину ее отчаяния и безнадежности.