С Валентином Валентиновичем мы были знакомы, я думаю, года с 1962-го сначала по всяким книжным интересам. Вообще, среди моих знакомых было много людей, вернувшихся с Колымы. На момент ареста он был молодым поэтом из круга Багрицкого. Елена Георгиевна Боннэр, дружившая с сыном Багрицкого, с удовольствием вспоминала Вальку Португалова, который часто бывал в доме поэта в Кунцево. Я думаю, году в 1937-м, когда он учился в Литературном институте, вероятно, уже в том его варианте, который был выделен из ИФЛИ, его посадила известная советская поэтесса Екатерина Шевелева, как он говорил (а тогда его однокурсница), за антисоветские стихи и разговоры. К счастью, на Колыме он попал в театр и выжил. И с колымских времен был знаком с Варламом Тихоновичем.

Я ко времени нашего знакомства бросил институт ГВФ в Риге, и совершенно случайно, без всякого моего на то желания, поступил на факультет журналистики МГУ, где начал устраивать вечера забытой поэзии. Героями этих вечеров были репрессированные, попавшие в лагеря или расстрелянные поэты. Московских поэтов для вечеров предлагал чаще всего Португалов, и Валентин Валентинович не раз мне говорил, что надо бы устроить вечер Варлама Тихоновича.

Для начала он меня просто привел к Шаламову. Шаламов в это время был женат на очень симпатичной, с первого взгляда вызывающей доброе к себе отношение поэтессе и редакторе, кажется, издательства «Советский писатель» – Ольге Сергеевне Неклюдовой. Они жили в одном из домов, построенных немцами на Хорошевском шоссе, на углу с Беговой (сейчас этих домов там не осталось). У них была маленькая двухкомнатная, очень интеллигентная квартира. Я уж не говорю об очаровательной хозяйке и высоком интеллигентном ее юном сыне. Естественно, над диваном висела полка, на которой были первые дореволюционные издания – никаких других тогда не было – Мандельштама, Ахматовой, Белого… Варлам Тихонович в этом доме был заметно чужим. Помню, мы пришли с Любовью Васильевной и Валентином Валентиновичем. Нас поили чаем… Дома была Ольга Сергеевна и ненадолго выходил из другой комнаты ее сын. И, конечно, Варлам Тихонович. Он ничего не ел. Он был совсем не для этого дома. Квартира была маленькая, а он был очень большой. Квартира была – мягкая, а он был угловатый. Потом выяснилось, что он не ел, не пил чай с нами, потому что питался только вареной селедкой с крупой.

Это было лагерное. Это никогда не выветривается. Домбровский в ресторане Союза писателей ел макароны руками, чего старожилы Дома литераторов никак не могли забыть. Я до сих пор пользуюсь обмылками, вместо того чтобы покупать новый кусок мыла. Есть вещи, которые не уходят никогда.