Убийство дало новый толчок движению «Солидарность». Оно активизировалось на заводах, хотя если кого-то уличали в нелегальной профсоюзной деятельности, то это грозило немедленным увольнением. Подпольная печать работала интенсивней, чем раньше. Только недостаток бумаги и слежка милиции за магазинами, где продавалась бумага, ограничивали ее возможности. Деньги перечислялись or поляков, живущих на Западе, и вскоре механические печатные машинки сменились электрическими. Официальные типографии делали «левую» работу для «Солидарности», порой за деньги, а нередко из чувства долга, но каждый раз серьезно рискуя. К концу восьмидесятых «Солидарность» снова начала подниматься.

В августе 1987 года поляки вычеркнули меня из черного списка, и я снова приехал в эту страну и нашел ее в еще более плачевном состоянии, чем во время моего предыдущего визита восемнадцать лет назад. По возвращении я написал[118], что кругом была такая бедность, что девять из десяти поляков плакали, в то время как десятый, единственный имевший иностранную валюту, идя домой из пункта обмена смеялся всю дорогу. Я остановился в гостинице «Виктория», в то время лучшей в Варшаве, что означало отсутствие поляков в числе ее постояльцев. Я помню, как на обед подавали красную рыбу, филе и землянику со сливками, вместе с бутылкой хорошего венгерского вина, и я за все заплатил двадцать долларов, а на сдачу получил от официанта столько польских злотых, сколько польский рабочий получал за две недели.

Я встречался с Янушем Онышкевичем, основным оратором «Солидарности». Он сказал: «У нас есть полезные ископаемые и плодородная земля. Наша страна должна утопать в молоке и меде. Вместо этого фермеры возделывают наделы в пятнадцать акров, берут воду из колодца, у них нет электричества и телефона, им не позволяют более рационально обрабатывать землю, не выделяют удобрения и семена, но все равно их производительность выше, чем в государственном секторе». Когда мы ехали на поезде из Варшавы в Гданьск, я своими глазами увидел то, о чем он рассказывал. Коровы паслись на крохотных полях, больших, чем сами животные, всего раза в два; они были привязаны цепью к деревянным колышкам, вбитым в землю, и медленно ходили кругами, а единственным разнообразием их скучной жизни было время дойки, причем хозяева делали это вручную.

От вокзала в Гданьске до церкви св. Бригитты мы шли пешком. Добротный дом, принадлежащий настоятелю, отцу Генриху Янковскому, был неофициальной штаб-квартирой движения «Солидарность», пользовавшейся популярностью благодаря прохладительным напиткам, которые подавали каждому сочувствующему. Мы пили кофе, когда к нам подошел служка и сказал, что здание окружено агентами службы безопасности. Мы выглянули из окна и увидели около двадцати из них, в гражданской одежде. Мне польстило, что ими командовал полковник СБ. Как выяснилось, все агенты безопасности были известны членам «Солидарности», находившимся в здании. Скорее всего, они узнали о моем приезде и заняли свои позиции, как только я переступил порог.