Никогда не изгладится из моей памяти выход 2 марта. Когда показалась царственная чета, изнемогающая под бременем неописуемого горя, никто не мог удержаться от слез. Молебен, испрашивающий для молодого Императора помощи Всевышнего для совершения его трудного подвига, слова присяги, в которой призывали свидетелем Бога, клялись не щадить последней капли крови, производили необычное впечатление, как будто их слышали в первый раз. Чувствовалось, что люди, произнося их, действительно были готовы жертвовать жизнью за своего царя, и обычные слова эти приобретали особый трагический смысл. Раздалось засим «Ура!», по силе своей как бы потрясающее стены; а в одинокой комнате, в расстоянии нескольких шагов, лежал изувеченный, растерзанный труп убитого Государя, и доктора суетились вокруг него, чтобы придать ему несколько обычный вид перед выносом его на глаза публики.

Вынос в большой собор дворца состоялся на другой день вечером. Мы все собрались в указанное время, в длинных траурных платьях и креповых вуалях. Залы были блестяще освещены, что придавало какой-то праздничный вид, не соответствующий тому настроению, с которым я прибыла во дворец. Пришлось ждать очень долго, и тут меня поразило удивительное легкомыслие нашего общества, началась обычная светская болтовня, пересуды, сенсационные рассказы. Чувствовала какое-то оскорбление священного трагического чувства, которое наполняло мою душу. Но вот показался кортеж. Оказалось, что промедление произошло от глубокого обморока, в который впала княгиня Юрьевская, когда подняли гроб, и потребовалось время, чтобы привести ее в чувство. Послышалось все приближающееся грустное и протяжное пение «Святый Боже», все встали на колени с зажженными свечами в руках. И пошли певчие, за ними духовник, засим гроб, несомый вместе с Государем всеми великими князьями, — а за гробом, подавленная своим горем, шла первая княгиня Юрьевская, бледная как покойница, с опущенными глазами, — настоящее изображение «бесконечного отчаяния»! Императрица уступила ей не принадлежащее ей по этикету, первое место и сама шла позади, вместе с великой княгиней Марией Павловной. За ними прочие великие княгини и придворные дамы, с моей матерью во главе, как гофмейстериной царствующей Государыни. Сумбур в умах, речах, отрывочных действиях правительства был полный. Градоначальником был назначен Николай Михайлович Баранов, бывший моряк и отличившийся во время войны на своем миноносце «Веста»[1380]. Последнее время он оставался под опалой из-за личного врага в лице великого князя Константина Николаевича, за что пользовался столь же горячей протекцией наследника Цесаревича. Он принимал видимое участие в создании Добровольного флота, этого детища Аничкова дворца[1381]. На этот предмет стекались пожертвования со всех концов России, причем жертвователи не только подчеркивали, что условием их дара должно быть безусловное отсутствие Морского министерства от расхода посылаемых сумм, которые доверялись исключительно наследнику.