В настоящее время мое суждение изменилось, и я теперь думаю, что в то время Государь поступил мудро, остановив разом шатанье мыслей и взяв твердой рукой единоличное кормило правления. Общество было взбаламучено, а серьезные изменения должны производиться в спокойной атмосфере. Всякая уступка могла быть истолкована как вырванная страхом и под давлением революционных элементов. Главный женевский революционный комитет имел дерзость написать Государю, что он прекратит свою враждебную деятельность под условием введения конституции и дарования амнистии всем цареубийцам. Было что-то прямое и мужественное в презрении сказанным таким угрозам и в решительности обратить на себя всю опасность революционной мести — опасность далеко не химерическую, ввиду только что совершившегося злодеяния. Власть была расшатана, надо было первым делом собрать ее, время для того было удобное. Виновники преступления увидели с ужасом, что они совершили совершенно бесполезное злодеяние и что ни к какому ожидаемому изменению оно не привело, а более или менее сочувствующие революционному движению отступились от него, пред его трагическим кровавым финалом. И так возможно было храброму вознице остановить сильной рукой беспорядочно скачущих скакунов, но, приведя их к нормальному аллюру, надо было ослабить вожжи, другим словом, не упустить момента для осуществления давно напрашивающихся реформ. Такое упущение, к сожалению, было сделано, как я постараюсь представить это своевременно.

Граф Николай Павлович Игнатьев был назначен министром внутренних дел. Государь хорошо его знал со времени Турецкой войны и ценил его способности. Когда говорили о его двуличности, заслужившей ему в дипломатическом мире прозвище Mentir-Pacha[1400], Государь отвечал: «Да, он должен был усвоить такие приемы в извилистой восточной политике, с ними нельзя иначе поступать, но в серьезных вопросах и в отношении меня в особенности он не способен на хитрости, и я имею к нему полнейшее доверие». Эту оценку Государя надлежит помнить, чтобы понять глубину его разочарования, когда оно последовало. Работы у Игнатьева было много. Со времени упразднения диктаторства деятельность Лориса как бы приостановилась. Занятый общегосударственными вопросами, на текущие дела по Министерству внутренних дел он обращал внимания мало. Таких дел, ожидающих решения, накопилась бездна, и Николай Павлович должен был применить всю свою недюжинную работоспособность, чтобы привести их в некоторый порядок. Ревизующие сенаторы к этому времени возвратились со своими докладами. Правда, появление их не вызвало того интереса, которого можно было ожидать. Миссия их была выдумана Лорисом, и поэтому уже на нее накладывалась a priori[1401] тень конституционализма с его ненавистным призраком. Лишь на доклад сенатора Ковалевского было обращено немедленное внимание. Ревизуя Оренбургскую и Уфимскую губернии, он обнаружил злоупотребления хищнического порядка[1402], в которых важные сановники оказались замешанными. «Nomine sont odiosi»[1403] — следуя этому принципу, не назову ни одного из них. Некоторые перемещения в рядах крупной администрации явились отголоском этого доклада, к сожалению, представившего вполне удостоверенные данные.