Светлый фон
отдельные У Голубой Лагуны

Термин «бронзовый век» Кузьминский не использует, предпочитая именовать избранный им этап «золотым веком»: «Открывая антологию третьей четверти века, “золотого”, как ему предрекала быть Анна Ахматова…» [Там же: 47].

“золотого”,

Слова Ахматовой о «золотом веке», известные в русскоязычной печати по воспоминаниям Г. В. Адамовича[593], а англоязычному читателю – по ее интервью Руфи Зерновой[594], относятся к 1964–1965 годам, периоду ареста и ссылки Бродского, и сказаны, что существенно, в его поддержку. Заметим, что до Антологии Кузьминский уже цитировал это высказывание Ахматовой в «Аполлоне-77»:

Речь идет о третьем уже поколении послевоенного Петербурга-Ленинграда, о тех, кому Анна Ахматова предрекала жить в «золотом веке поэзии». <…> Их стихи я вывез в своей голове, их имена – в своем сердце, и привожу на память то лучшее, что создала культура Северной столицы на протяжении последних 10–15 лет. [Кузьминский 1977а: 107]

Речь идет о третьем уже поколении послевоенного Петербурга-Ленинграда, о тех, кому Анна Ахматова предрекала жить в «золотом веке поэзии». <…> Их стихи я вывез в своей голове, их имена – в своем сердце, и привожу на память то лучшее, что создала культура Северной столицы на протяжении последних 10–15 лет.

Упомянуто оно и во вступительной статье Сюзанны Масси к «The Living Mirror. Five Young Poets from Leningrad» (1972)[595], предтечи этих изданий.

Нельзя исключить, что наречение своего века «золотым» подразумевало у Кузьминского, увлеченного эпохой XVIII века[596], и отсылку к традиции похвальной оды, по канону которой «“золотой век” – это здесь и сейчас» [Кочеткова 1993: 172].

Неизбежный аспект антологий, изданных в Америке, – их политическая составляющая. Публикуя многотомное собрание вольной русской поэзии («…поэты, представленные в ЭТОЙ антологии – за редким исключением – “неофициальные”» [АГЛ 1:20]), Кузьминский, тем не менее, дистанцируется от диссидентской линии[597]; в этом их взгляды с Охапкиным совпадают[598]. В разделе «Кого здесь нет» в списке «безликих», из чьих произведений он не смог ничего выбрать, указано имя Юрия Галанскова [Там же: 39]. Поэт, политзаключенный Ю. Т. Галансков (1939–1972) был в 1970-е годы эмблемой свободомыслия. Его стихи публиковались в самиздатских журналах «Бумеранг», «Синтаксис», «Феникс». Определяющей, однако, была его роль в правозащитном движении, за участие в котором он был дважды репрессирован (в 1961 и 1967 годах) и трагически умер в тюремной больнице после неудачной операции[599]. Поэма Галанскова «Человеческий манифест», перепечатанная журналом «Грани» из московского «Феникса» (1961), вошла в состав ряда двуязычных антологий: George Reavey «The New Russian Poets, 1953–1968» (1-е изд., 1968), Joseph Langland, Tamas Aczel и Laszlo Tikos «Poetry from the Russian underground» (1973) и Джона Глэда и Дэниеля Вейссборта «Russian poetry: Modern period» (1978).