В начале ноября они оба написали Булгакову – Замятин поздравлял его с появлением новой семьи. «Дорогой Мольер Афанасьевич, <…> Ах, молодежь, молодежь! Ах, ветрогоны! <…> Как видите, мои блошиные дела, а также кое-какие перспективы относительно другой пьесы и фильма, к сожалению, еще задерживают меня здесь, так что наше свидание все откладывается. Ну, что делать, что делать! Не забывайте, пишите». Людмила в свою очередь рассказала об их весенней поездке в Бретань: «А тут начались хлопоты об итальянской визе, частые поездки на авто по окрестностям Парижа (они очаровательные!). А в сентябре – mon cher mari [мой дорогой муж] заболел…» Она упрекнула Булгакова в том, что он так долго не писал им, и шутливо заявила:

Можете порадоваться – благодаря Вам я стала более равнодушна к родине, меньше стала думать и мечтать о ней… Живем мы около Булонского леса… <…> Весной и летом много гуляли по нему, теперь ездим туда на авто – есть у нас приятели французы, имеющие автомобили, вот и заезжают за бедным больным, чтобы дать ему возможность дышать свежим воздухом. Я за болезнь ЕИ очень устала – и физически и морально. Поэтому Париж воспринимаю плохо пока, но его люблю очень и привыкла уже к нему. <…> Пусть Елена Сергеевна сдержит слово и провезет Вас по Европе[533].

Можете порадоваться – благодаря Вам я стала более равнодушна к родине, меньше стала думать и мечтать о ней… Живем мы около Булонского леса… <…> Весной и летом много гуляли по нему, теперь ездим туда на авто – есть у нас приятели французы, имеющие автомобили, вот и заезжают за бедным больным, чтобы дать ему возможность дышать свежим воздухом. Я за болезнь ЕИ очень устала – и физически и морально. Поэтому Париж воспринимаю плохо пока, но его люблю очень и привыкла уже к нему. <…> Пусть Елена Сергеевна сдержит слово и провезет Вас по Европе[533].

К. А. Федин, как всегда, без труда получил разрешение на выезд за границу, необходимый (как он указал) для поправки здоровья. В октябре он писал из Италии о своих планах посетить Париж, надеясь, что Замятин или Познер помогут ему получить французскую визу. Следующее, длинное и откровенное, письмо с новостями из России он послал в ноябре: «С чего же начинать? Пожалуй, с того, что о тебе слишком мало слышно там, дома, и что все, с кем ни встретишься, всегда расспрашивают – не знаю ли о твоих планах я, не пишешь ли ты и прочее». Он передавал, что Аграфена Павловна устроилась на работу и все еще держит их квартиру для них, хотя моменты возобновления аренды всегда были щекотливыми. Он также писал, что Никитина активно защищала интересы Замятина, хотя тоже интересовалась его планами на будущее, тем более что ее спрашивали об этом всякий раз, когда она забирала его гонорары.