Мне придется приглядеть за постановкой, чтоб не вышло очень клюквенно (если вообще выйдет: сейчас всегда, до самого конца, надо оставлять несколько шансов на то, что дело почему-нибудь развалится).

А второе: я пишу Вам это письмо лежа – болен, и очень противно: боли такие, что, вероятно, теперь мне и рожать было бы уже не страшно. Это – жестокий припадок ишиаса, а может быть – и что-нибудь похуже[523].

Через три недели он послал похожее письмо богачу В. П. Крымову, одному из вновь прибывших в том году во Францию русских, после назначения Гитлера канцлером и пожара в Рейхстаге переехавшему из Берлина в Париж:

Мне так обидно, что я не могу поехать к Вам в воскресенье – прямо слов не нахожу. За эти два-три дня после нашего телефонного разговора – я успел превратиться в недвижимое существо и это письмо пишу Вам уже лежа. В лучшем случае – это жестокий припадок ишиаса, но врач склонен (по интенсивности болей) предполагать кое-что похуже: инфекционное воспаление бедренного сустава.

Мне так обидно, что я не могу поехать к Вам в воскресенье – прямо слов не нахожу. За эти два-три дня после нашего телефонного разговора – я успел превратиться в недвижимое существо и это письмо пишу Вам уже лежа. В лучшем случае – это жестокий припадок ишиаса, но врач склонен (по интенсивности болей) предполагать кое-что похуже: инфекционное воспаление бедренного сустава.

Продвигал проект постановки «Блохи» актер Поль Эттли. После их встречи в кафе «Дё Маго» 28 августа Замятин по просьбе Эттли спрашивал у Крымова, не готов ли тот вложить в спектакль около двадцати тысяч франков. «А для меня сейчас постановка “Блохи” – приобретает особенное значение, потому что боюсь, что доктор мой – прав и болезнь на несколько месяцев выведет меня из строя»[524]. Премьерой «Блохи» Эттли собирался открыть той осенью свой новый Молодежный театр[525]. Вскоре начались репетиции, и здоровье позволило Замятину, вернувшемуся в Париж 19 сентября, присутствовать на них: «Пока не очень доволен. До Москвы, конечно, далеко»[526]. В начале ноября он описывал Булгакову свою пьесу как нечто совершенно чуждое французам: «“Блоха” выпрыгивает из здешнего нерушимого адюльтерного канона». Он все еще рассчитывал в конце месяца увидеть премьеру с декорациями, для которых Анненков уже сделал предварительные эскизы[527]. Однако через несколько дней выяснилось, что художник все-таки не сможет их выполнить: ему неожиданно предложили четырехмесячный контракт на съемки фильма, и он уехал из Парижа. Вероятно, это было важным событием в карьере Анненкова, которому, как и Замятину, из-за финансовых трудностей постепенно пришлось уйти из театра в кино. Начиная с того года он создаст декорации и костюмы для более чем 60 фильмов[528]. К концу ноября выяснилось, что 5 декабря премьера состоится вовсе не в Париже, а в брюссельском театре «Ла Гете». Парижская премьера была намечена примерно через две недели[529].