Меж веток жердел виднелись редкие звезды. Юрке вдруг пришло сравнение, что небо — большое лицо, а звезды на нем, как бледные веснушки.

— … Издевались и после войны, — спорил с сыном Афанасий Корнеевич. — Я в сорок восьмом своими руками хату поставил. А они, нога им за ногу, преобразовывать природу надумали. Искусственным морем решили мир удивить… За дом мне копейки и под жопу коленкой. Иди осваивай на старости лет солончаки на буграх.

— Все, что ни делается, к лучшему, — обнял Василий отца. — Переехал ко мне, вместе зажили.

— Зажили, да не в полном достатке. Не хваткий ты, Васька. Нет в тебе коммерческой жилки. Дед твой, царство ему небесное, не последним купцом был. Слава богу, успел дать мне образование.

— Один шут, выше десятника не пошел.

— Я на прораба и не замахивался. А по своей части замечаний не имел. И пенсией доволен. Злобиться мне на советскую власть вроде и незачем. Но правда, она дороже матери должна быть.

Василий Афанасьевич громко зевнул.

— Отдыхать пора, батя. А то и малый через нас не спит.

— Я не хочу, — поспешно ответил Юрка.

Дед после ухода сына долго молчал, вздыхая.

Юрка подумал, что он задремал, но Афанасий Корнеевич вдруг повернулся к нему всем корпусом.

— Жить мне, Юрик, осталось немного.

— Ты что, деда, — всполошился внук. — Ты еще совсем не старый.

— Как на роду написано, так тому и быть. Не долгожитель я… Но другое хочу тебе сказать. Пошел ты и обличьем и по характеру в меня. Калачевская в тебе закваска.

«Хватил дед лишку», — не сомневался Юрка.

Афанасий Корнеевич положил руку ему на плечо, понизил голос:

— Тайны хранить можешь?.. Тогда слушай. Дом я, конечно, отпишу Ваське, он наследник, по закону положено. А тебе отдам свои сбережения.

— Сбережения?

— Часть я уже промотал. Но остаток еще солидный. Женишься, все отдам.

— Пока не собираюсь, — растерялся Юрка.