— Ежедневно машину гонять?.. А хлеб очень даже можно хорошо хранить.

Веруня поддакнула, поправила плащ, на котором сидела.

— Сам почему уехал? — спросила она чуть позже.

— На воде служишь, а что на земле делается, тоже знаешь? — пытался отшутиться Тягливый.

— Знаю, — серьезно ответила Веруня.

Вдали лениво крякали на воде утки, похожие на большие бумажные кораблики. Ближе, меж низких шаровидных акаций, торчала куцая ольха. Петр Петрович помнил, как еще в детстве рвал на ней сырые, несъедобные сережки.

— Жена у меня померла, слыхала?.. Э-э, не всё, тетя Вера, знаешь… Сорокоус уже был.

— При тебе, что ле, скончалась?.. То-то, вот, как от жинки на стороне жить. Закрыла глазаньки сама…

На другом берегу лениво нажимал на педали велосипедист. Петр Петрович испугался, что тому потребуется лодка и он отвлечет Веруню. Но парень поехал дальше.

— Помню я ее, сердечную, в последние дни, — посочувствовала Веруня. — Все за бок держалась. Но, чтобы жалилась, не слыхала.

— Она — не-е-т, — сдавленно сказал Тягливый. — Язык себе отрежет, но не пожалуется.

Он лег, глядя на речку. Ее неподвижное зеркало блестело под солнцем, будто от берега до берега настлали крашеные и вымытые доски.

Уснуть бы — и не проснуться. Не все равно, когда помереть? Так уж лучше — возле своих… Кого ему жалко?.. Самого не больно жалели… Разве что мать да изредка Ульяна. Вот навестит их могилы — и ходу отсюда… Теперь уж навсегда…

Веруня ополоснула резак, завернула в тряпицу.

— С военным одним познакомился, — приподнялся Тягливый. — Он с Ульяною общался и письма даже писал… Хорошие такие письма, без всяких там заигрываний.