– У Московских ворот меня ждет заключение мира…
– Возможно, Ваше Величество, – склонил голову граф Дарю. – Только все равно заключить мир с русскими будет выгоднее именно здесь, у крепостных стен Витебска, нежели у Кремлевских ворот. Смею вам напомнить, сир, слова Конфуция о том, что прежде чем куда-то войти, стоит подумать о том, как оттуда выйти…
Граф Дарю был прав. Сто – и даже тысячу раз! Но именно это как раз сейчас и раздражало Бонапарта. Хладнокровный, как рыба, этот расчетливый цифровед озвучил то, что так терзало Наполеона все последнее время: несмотря на бегство русских, пока они побеждали! Правда, до сих пор об этом никто не посмел высказаться вслух. Ведь подобного еще никогда не было. И теперь оставалось лишь дожидаться чуда. Например, повторного приезда генерала Балашова или еще кого – любого, кто предложил бы от имени русского царя мир.
– Каково состояние нашей кавалерии, генерал? – поинтересовался главнокомандующий у начальника штаба Резервной кавалерии генерала Бельяра. – Неужели так плохо, как мне только что доложили?..
– Еще шесть дней такого марша, Ваше Величество, и кавалерия исчезнет…
С наступлением темноты Наполеон вернулся к себе в штаб-квартиру и задумчиво склонился над картами. Изучая диспозицию своих войск, он, по обыкновению, задумчиво ходил из угла в угол, потом вновь вернулся к картам.
– Basta! – сказал он начальнику штаба Бертье. – Здесь я остановлюсь. Мне нужно осмотреться, дать отдых армии и организовать Польшу. Кампания этого года закончена… На следующий год я завершу остальное…
Вообще, Бонапарта терзало другое. Хотелось выйти на берег местной речушки, приложить руку трубочкой к губам и громко закричать:
– Э-э-э! Monsieur Balasho-o-ov…
* * *
…Измотанные долгим отступлением, русские армии подходили к Смоленску. 3 (15) августа, через несколько недель «триумфального наступления» французов, войска обеих армий наконец-то соединились, получив единого командующего – генерала Барклая-де-Толли. Вместо ста пятидесяти тысяч в Смоленск прибудет чуть более 110 тысяч личного состава. Сказались боевые потери, болезни и дезертирство литовских новобранцев. Сталкиваться с противником в крупном сражении было крайне опасно. Пока удавалось только одно – маневрировать. И… отступать.
Несмотря на то что в интересах дела Багратион добровольно подчинился главнокомандующему (скорее, потому, что Барклай-де-Толли все-таки являлся военным министром), тем не менее он продолжал относиться к Барклаю довольно прохладно (если не сказать – враждебно); именно поэтому в войсках фактически царило