* * *

Времена изменились. С некоторых пор его начинал раздражать даже Маршан – даже он, преданный камердинер Луи. Этот малый вообразил о себе черт-те что! Якобы он точно знает причину, по которой заболел на Святой Елене Император. Это произошло, утверждал слуга, после того как Хозяин, согрев ноги во фланелевом мешке, надел шелковые чулки, легкие кашемировые брюки, башмаки на тонкой подошве и после этого (о, mamma mia!) вышел на холодный лонгвудский ветер. Какая оплошность, вздыхал Маршан, ведь простуды, осложнившейся множеством недугов, можно было избежать! Стоило лишь чуточку проявить благоразумие…

– Все могло закончиться намного хуже, – ворчал камердинер, – если бы Вы, Ваше Величество, подхватили пневмонию. Без доктора О’Мира эти британские коновалы уже давно свели бы Вас в могилу…

– Уж это точно, – ухмыльнулся Наполеон. – Сейчас ирландца здесь особенно не хватает, ведь он был непревзойденным знатоком врачевания. Да и поговорить с Барри, по правде, было о чем. Славный был малый…

– А Вы, сир, теперь должны быть особенно осторожны, – продолжать гнуть свое Маршан. – Ведь, случись пневмония, нам и обратиться-то не к кому: все доктора-британцы – шпионы проклятого губернатора! А простуда для Вас чрезвычайно опасна. Императрица Жозефина, как Вы знаете, умерла от простуды, бедняжка… Откуда ей было знать, что невинная с виду прогулка с русским царем на майском ветру в Мальмезонском парке закончится для нее столь плачевно[205].

– Ступай, Маршан, – нахмурил брови Бонапарт. – Сегодня ты мне не нужен…

Нет, этот Маршан стал просто несносным! Как он не может понять, что любое упоминание о Веллингтоне, Блюхере или этом зазнайке русском царе, которому лавры Александра Великого, по-видимому, никогда не дадут покоя, вызывало у него зубную боль. Воспоминания об этих недругах чреваты ухудшением самочувствия. Они, эти неприятные воспоминания, словно сыр для зловредной «крысы», которая будто обезумела…

Особенное нервировали мысли о русском царе Александре. Из-за него, по сути, все и началось. То падение в пропасть, откуда выбраться и стать на ноги по-настоящему уже не получилось. Как ни крути, Наполеон до похода в Россию и Наполеон после ужасного разгрома от русских – это почти совсем другой человек. Побитый полководец навсегда теряет лицо. Впрочем, как и веру в свои возможности. Но беда не в этом – беда в другом: к такому военачальнику навсегда пропадает вера солдат; в их сердцах поселяется сомнение. И это необратимо. Подобное явление как снежный ком: чем дальше – тем больше. Следовательно, побитый – уже изначально мертвец. И Бонапарт об этом прекрасно знал, хотя был уверен: к нему это не имело никакого отношения! Но, как оказалось, имело. Наполеон ошибся. Он, как выяснилось, такой же, как все. И в этом крылась величайшая трагедия!