– Mon cher, и что же ты собираешься подарить мне на этот Новый год? – обратился Наполеон к Гурго. – Ходят слухи, генерал, будто вы приберегли на этот раз подарки для всех…

– Соглашусь, Ваше Величество, Вы, как всегда, проинформированы лучше всех, – склонил голову Гурго. – Но, сир, мне, право, неудобно. Ведь я не в силах дать больше того, что уже подарил Вам раз и навсегда – свою жизнь!..

– Хитрец! – воскликнул Император. – Ну что ж, тогда получай! – С этими словами он вручил своему летописцу изящную подзорную трубу.

Графу Бертрану были подарены шахматы слоновой кости; де Монтолону – бельевой ящик с мозаичной звездой внутри в виде ордена Почетного легиона. Дамам – хрупкие чашечки с блюдцами из китайского фарфора; детям, как всегда, сладости и дорогие игрушки.

1817 год стал радостным для графини Бертран, родившей сына, которого родители назвали Артуром[203]. Правда, во второй половине года обыватели Лонгвуда заметили уже нескрываемую полноту и мадам де Монтолон, вновь оказавшейся в интересном положении.

Несмотря на то что в этот год французам было доставлено более шести с половиной тысяч бутылок вина, его (вина) в Лонгвуде продолжало не хватать. Впрочем, как и денег. Именно тогда Наполеону пришлось распродавать (на вес!) императорское столовое серебро, которое один пронырливый торговец из Джеймстауна скупил почти задаром.

Ну а здоровье Пленника по-прежнему ничуть не шло на поправку. И это понятно: ведь Наполеона мучила не только зловредная язва, но и гепатит, цинга, а порой и дизентерия, ставшая хронической. Не многовато ли для изнуренного испытаниями человека?..

* * *

Накануне нового, 1818 года на Святой Елене администрацией острова был дан большой бал, который не преминули посетить все французские генералы – Бертран, Гурго и Монтолон. Вернувшись уже утром следующего дня, они были крайне довольны и чрезвычайно возбуждены. Когда в три часа дня к Хозяину с докладом вошел Гурго, он увидел Наполеона лежащим в халате на диване. Император находился в плохом расположении духа: ему было неприятно, что его офицеры недурно повеселились, совсем забыв, что их Император в это время проводил время в тоскливом одиночестве, попивая кофе с тостом и парочкой головок редиса. Ничего удивительного, что разговор с Гурго вышел резким.

Тем не менее в восемь вечера в новогоднюю ночь состоялся праздничный ужин. Наполеон по-прежнему оставался не в духе. В его речи к собравшимся не было, в общем-то, ничего нового, за исключением выражения надежды, что Бурбонам в скором времени придется-таки убраться…