Светлый фон
проигравшая армия. проигравший

– Трогай!..

В тот момент Бонапарт не мог признаться даже себе, что необратимое уже началось: его армия побежала…

его армия побежала…

* * *

Бригадный генерал Филипп Поль де Сегюр:

«С того момента он стал видеть перед собой только Париж, точно так же, как, уезжая из Парижа, он видел перед собой только Москву. Это было 26 октября, когда началось роковое отступательное движение наших войск… Армия шла, опустив глаза, словно пристыженная и сконфуженная, а посреди нее ее вождь, мрачный и молчаливый, который, казалось, тревожно измерял глазами расстояние…»

«С того момента он стал видеть перед собой только Париж, точно так же, как, уезжая из Парижа, он видел перед собой только Москву. Это было 26 октября, когда началось роковое отступательное движение наших войск… Армия шла, опустив глаза, словно пристыженная и сконфуженная, а посреди нее ее вождь, мрачный и молчаливый, который, казалось, тревожно измерял глазами расстояние…»

Трясясь на ухабах в коляске (позже коляску поменяют на сани), Бонапарт, сжавшись в комок, прикрыл глаза. Но Император не спал. Он думал. Хотя страшно хотелось заснуть и так ехать до самого Парижа. Именно здесь, на Старой Смоленской дороге, близ Вязьмы, Наполеон вдруг поймал себя на мысли, что эта «Вторая Польская кампания» перестала его интересовать. Все кончено. И чтобы это понять, не нужно было быть полководцем: он это видел в глазах своих солдат.

Париж, Париж… Все чаще во время дремы ему грезились Монмартр и набережная Сены напротив Лувра. Но, вздрагивая, он отходил от дремы, смотрел по сторонам и видел остовы домов сгоревших деревень…

Выбраться! Вот что сейчас было главным – выбраться! Выбраться отсюда навсегда! Там, на берегу речушки со странным названием Лужа, Бонапарт вдруг впервые осознал, что какие-то там казаки или мужики могли запросто его пленить; а потом пытать и… и, быть может, даже издеваться! Почему бы нет? Эти варвары могут, пожалуй, все!..

В пылу сражения он никогда не кланялся ни пулям, ни ядрам. Но мысль о плене Императора настолько встревожила, что нервы наконец не выдержали. Там же, в своей ставке в Городне, Наполеон позвал доктора Ювана и приказал:

– Хочу, чтобы вы принесли мне флакон с ядом. Надеюсь, доктор, вы понимаете, о чем я говорю?..

– Да, Ваше Величество, мне все понятно, – кивнул лейб-лекарь.

– Яд должен быть достаточно силен, чтобы меня не мучили сомнения. Не стоит говорить, что мой приказ строго конфиденциален. Надеюсь, вам можно доверять, Юван?..

– Безусловно, Ваше Величество. Врачебная тайна – превыше всего! Уже завтра Вам, сир, будет доставлено все, что нужно…