– Трогай!..
В тот момент Бонапарт не мог признаться даже себе, что необратимое уже началось:
* * *
Бригадный генерал Филипп Поль де Сегюр:
Трясясь на ухабах в коляске (позже коляску поменяют на сани), Бонапарт, сжавшись в комок, прикрыл глаза. Но Император не спал. Он думал. Хотя страшно хотелось заснуть и так ехать до самого Парижа. Именно здесь, на Старой Смоленской дороге, близ Вязьмы, Наполеон вдруг поймал себя на мысли, что эта «Вторая Польская кампания» перестала его интересовать. Все кончено. И чтобы это понять, не нужно было быть полководцем: он это видел в глазах своих солдат.
Париж, Париж… Все чаще во время дремы ему грезились Монмартр и набережная Сены напротив Лувра. Но, вздрагивая, он отходил от дремы, смотрел по сторонам и видел остовы домов сгоревших деревень…
Выбраться! Вот что сейчас было главным – выбраться! Выбраться отсюда навсегда! Там, на берегу речушки со странным названием Лужа, Бонапарт вдруг впервые осознал, что какие-то там казаки или мужики могли запросто его пленить; а потом пытать и… и, быть может, даже издеваться! Почему бы нет? Эти варвары могут, пожалуй, все!..
В пылу сражения он никогда не кланялся ни пулям, ни ядрам. Но мысль о плене Императора настолько встревожила, что нервы наконец не выдержали. Там же, в своей ставке в Городне, Наполеон позвал доктора Ювана и приказал:
– Хочу, чтобы вы принесли мне флакон с ядом. Надеюсь, доктор, вы понимаете, о чем я говорю?..
– Да, Ваше Величество, мне все понятно, – кивнул лейб-лекарь.
– Яд должен быть достаточно силен, чтобы меня не мучили сомнения. Не стоит говорить, что мой приказ строго конфиденциален. Надеюсь, вам можно доверять, Юван?..
– Безусловно, Ваше Величество. Врачебная тайна – превыше всего! Уже завтра Вам, сир, будет доставлено все, что нужно…