В Верее к основным силам коалиции примкнул возвратившийся из Москвы маршал Мортье. Бóльшая часть его кавалеристов шла пешком – лошадей уже успели съесть (животных от нехватки фуража приходилось пристреливать). Мортье как раз и доставил Бонапарту пленников.

Узнав о пленении генерала-немца на русской службе и состоявшего при нем ротмистра, Бонапарт рассвирепел: этого изменника Винцингероде следовало расстрелять! Вестфальский барон, как он посмел воевать против своего Государя?![209]

– Мне доложили, что вы, барон, служите русскому императору. Это так? – обратился Наполеон к генералу Винцингероде.

– Да, я – генерал-лейтенант русской армии, – спокойно ответил пленный.

– Вы так спокойно мне это заявляете? Да кто вам это позволил?! – закричал Наполеон. – Вы – гессенский немец, а я – ваш Император! Вы – изменник и негодяй! Да что там, вы – шпион! Потому-то и прибыли в Москву шпионить, не так ли?..

– Никак нет, Ваше Величество. Я – барон и русский генерал, зачем мне за кем-то шпионить? Мое дело – воевать. Но я доверился чести Ваших войск, явился в город как парламентарий…

– Да какое вам вообще дело до моих войск? Вы – негодяй! Вы видели, в каком плачевном состоянии сожженная Москва? Полсотни подобных негодяев довели Москву до этого состояния… Как вы могли воевать против меня, как?! Я знаю, вы настраивали императора Александра воевать против меня!

– Но, Государь…

– Никаких «но»! И вы же избивали моих солдат на дорогах. Мне об этом рассказал Коленкур. И вас, барон, следует расстрелять! Жандармы, взять его! Пусть этого барона расстреляют, он заслужил подобную участь. Расстрелять сегодня же! А я через шесть недель буду в Петербурге. Увести!..

Наполеон тяжело дышал. Последние дни его окончательно вымотали. Нервы ни к черту! Еще немного, и он расстрелял бы этого баварца (или гессенца – не все ли равно!) собственноручно. От подобных мерзавцев следовало избавляться еще там, в Германии…