Фон Ширах промолчал.

В 1948 году Бальдур фон Ширах, судя по всему, думая, как ему самому выжить на свободе через восемнадцать лет, активно интересовался доходами Гитлера: «Сегодня – снова у парника – Ширах спросил меня, откуда Гитлер брал огромные суммы для своего частного фонда. Неужели доход от ”Майн Кампф“ покрывал многочисленные расходы, хотел он знать… Мы вместе подсчитали его доходы и получили сумму, которая никак не могла покрыть подобные расходы. Тогда я вспомнил историю с маркой. Однажды его фотограф Гоффман обратил внимание Гитлера на тот факт, что он мог бы потребовать выплату роялти за использование его портрета на каждой марке, и Гитлер без колебаний ухватился за это предложение»⁷⁴.

А в 1952 году заключенному номер один, Бальдуру фон Шираху, отбывшему чуть меньше половины тюремного срока, больше не пришлось считать чужие деньги – ему сообщили, что он стал… миллионером. Да, на смену имуществу, которое было изъято у бывшего гауляйтера Вены, пришло состояние почивших американских родственников, предусмотрительно вложенное в ценные бумаги американских железнодорожных компаний, в числе которых была Norris Locomotive. Половину состояния должна была унаследовать Розалинда, родная сестра Бальдура. Так что теперь фон Ширах был завидным женихом. В 1965 году, за год до выхода из тюрьмы, уже не юный Бальдур попал в лазарет с отслоением сетчатки, в итоге он ослеп на один глаз. Но когда он вернулся в тюрьму из лазарета, то наболтал товарищам о том, что жил в люксе, заказывал еду по меню, об австрийской графине, которая прислала ему цветы и записку с предложением жениться на ней. Она проезжала мимо его окна на спортивном «мерседесе».

«Вечером Пиз немного подкорректировал его рассказ: – Вы же знаете Шираха. Естественно, у него была самая обычная палата. Приемная предназначалась для полиции, а у дамы, безусловно, не были никакого ”мерседеса“. Она ездила на ”фиате-тополино“»⁷⁵.

Я спросила у Рихарда, как он получил состояние отца, хватило ли им, детям?

Ширах откашлялся и растерянно взглянул на меня:

– Вы правда не знаете? – удивился он.

– Не имею ни малейшего представления…

– Может, оно и к лучшему, – ответил он уклончиво, но не без тоски в голосе. – У меня ничего нет, и не будем к этому больше возвращаться. Что касается матери, то, как только она узнала, что отец разбогател, попыталась связаться с ним через своего брата, попросить деньги на образование детей, чтобы вырваться из нищеты. Отец очень деликатно намекнул Генриху, что никаких денег ей не даст. Она забыла, что развелась с ним? И дети никогда не писали в письмах, что нуждаются (можно подумать, он этого не знал). Но главное – он уверен, что Генриетта потратит деньги «на себя и своих любовников», а вовсе не на нас. Это было глупо. Какой бы мать ни была… она всё-таки любила нас и никогда не присвоила бы деньги отца. В общем, эта попытка провалилась. Потом в тюрьму на свидание, как обычно, пришла моя старшая сестра Ангелика и попросила у отца денег, объяснив, как сильно мы все нуждаемся. Он опять говорил с ней о музыке и литературе, говорил о картинах, потому что у Ангелики были способности к рисованию, – и в итоге ничего не ответил. В общем, это был отказ. Так что заботу о нас взвалила на себя тетя Розалинда – она вступила в права наследования. Но это были не наши деньги. У нее тоже была своя жизнь. А тут – четверо подростков, их мать и ее ухажеры…