— У нее был сильнейший артрит, как сказал Рутиков, — пояснила Юля. — Тут ей уже за сорок. Борис Борисович был младше ее на десять лет. Детей у них не было. К тому же Рутиков завел любовницу. Чего ей радоваться?

— Ведьма, — кивнул Позолотов.

— Нехорошо о покойных так, — осудила его Юля.

— Все равно ведьма.

— А цветы свежие, — заметил Следопыт.

— Их положил тот велосипедист, что обогнал нас, — сказала Юля. — Родственник, наверное. Ну что, возвращаемся?

— Давно пора, — живо отреагировал Феофан Феофанович. — Старенький я стал для такой экзотики. На меня сельские кладбища стали гнетущую тоску наводить. Как я понял только что. Если бы мы по Сент-Женевьев-де-Буа гуляли либо по Новодевичьему или Ваганьковскому, тогда другое дело.

У Юли зазвонил телефон. Георгий? Нет, но тоже важно.

— Этой мой педагог, профессор Турчанинов, — сообщила она спутникам. — Так что потише. — И включилась: — Алло, Венедикт Венедиктович? — Она сразу поотстала. — Это вы?

— Нет, Пчелкина, это Александр Сергеевич Пушкин. У тебя мой номер забит или чей?

— Ваш, ваш. Вокруг меня одни остряки, как я погляжу, — вздохнула она.

— Почему ты не приехала? — Голос его был раздражен. — Где застряла?

— Я сейчас в Семиярске.

— В Семиярске?

Кирилл Белозёрский и Позолотов обернулись на ее наглое вранье.

— Да, ночевала у хороших знакомых, у надежных, кстати. И у меня потрясающие новости, Венедикт Венедиктович!

— Какие еще новости?

— Как какие? Я о своей статье. Да что там, о научной работе.

— Какой работе, напомни.

— Ну как же? Я для чего поехала? Прохлаждаться? Чтобы поработать в архиве. Но пришлось рвануть в Семиярск. Я про наше Черное городище и Холодный остров.