Вскоре пересуды мужского целомудрия всё-таки дошли до ушей Интисар-хатун, и на одной из встреч она прямо спросила, почему для подарка не нашлось применения. Это было грубо и цинично. Вопрос касался не только тривиальной темы ценности человеческой жизни, стоящей на Востоке ровно столько же, сколько ковёр или верблюд, по большей части речь шла о личных предпочтениях. А Сен-Жермен безумно не любил говорить о том, что могло бы хоть как-то раскрыть тайну… тайну бессмертия — его главного отличия от людей. Он тоскливо думал о перегородке, из-за которой эта женщина беспрепятственно следила за жертвой, о непроницаемой, будто тьма, чадре, о невозможности узнать охотящегося на него зверя и вдруг понял, как на самом деле они оба одиноки, раз пытаются найти отраду в противостоянии. Сен-Жермен поднял взгляд на разделяющую их решётку — очередную условность — и коротко произнёс:

— Я влюблён в вас.

Должно быть, что-то такое она ожидала услышать меньше всего. Интисар-хатун молчала. И молчала долго. Время текло мимо них; где-то булькал раствор, из аппарата валил пар, по стеклянным колбам бегало солнце.

— Даю вам неделю, чтобы отсюда уехать.

Всё изменилось в один момент.

— У меня не было намерения вас оскорбить, госпожа, — терпеливо пояснил Сен-Жермен. — Однако вы пожелали узнать, почему я не принимаю ту девушку. Это и есть мой ответ. Я влюблён в вас.

— Неделя, граф, — вторил прохладный голос. — Убирайтесь из моей страны.

Алхимику ничего не оставалось, кроме как безучастно наблюдать за отъездом Интисар-хатун из распахнутых дверей своего дома. Она не обернулась, хотя могла это сделать. Неужели ей было всё равно? Она не испытала польщения, удовольствия? Признание мужчины не разогрело, а остудило интерес? Или же она решила сбежать, прежде чем её жизнь обратится в руины?

Сен-Жермен не был уверен, что поступил правильно, назвав свои чувства словом, которое обладало куда большим значением. Они происходили из сильного, почти маниакального притяжения, душевного вожделения, имевших оттенок азартной остроты. Разумеется, граф не уехал. Он хотел посмотреть, что Интисар-хатун предпримет, а во-вторых, ещё зрела надежда, что ему всё-таки уступят. Несколько недель протекли в томительном ожидании ответных действий.

Последствий это не вызвало. Сен-Жермен был в какой-то степени разочарован. Поэтому пошёл на крайность. Вопрос, по его мнению, требовал быстрых и решительных мер, пусть даже сопряжённых с риском. Вначале мужчина выяснил местонахождение Интисар-хатун, после чего, сразу же после заката тайком проник в её дом. Это оказалось нетрудно. Никто из слуг не рассчитывал столкнуться с вором, подобные преступления карались особенно жестоко. Граф переносился из тени в тень, выискивая и изучая, стремясь понять… Сравнительно небольшое здание на одной из главных улиц Исфахана не хвасталось богатством обстановки, но всё же чувствовался вкус, соразмерность всего, что Сен-Жермена окружило — от количества вещей в комнатах до их материала и облика. Мебель делали мастера, не ремесленники; руками мастеров были созданы ковры с тончайшим, чётко проработанным орнаментом. Человек, считавший, что ему принадлежит страна, выбирал лучшее из вещей — шедевры; блеск, размах и помпезность оставил тем, кому они помогали. Сен-Жермен бесшумно передвигался по коридорам, соблюдая осторожность. Шелестя длинными тканями одежд, мимо проходили евнухи, у некоторых в руках были подносы с фруктами и напитками — предназначенные, скорее всего, хозяйке, желавшей перед сном полакомиться. Сен-Жермен улыбнулся: он бы не отказался разделить с Интисар-хатун трапезу.