Я милосердная Королева.

Детей, которые умрут, расплачиваясь за то, первое падение, я заменю. За любовь, которую мое дитя принесло ему, какой бы греховной та ни была в его глазах, я буду любить их обоих. Я принесу ей кукол из плоти, чтобы спасти ее от боли.

Комната, охваченная огнем, превратилась в бесконечный ад. Нас окружали пляшущие языки пламени.

Женщина в черном и кричала, и смеялась, ее слова сделались бессвязными.

От страха у меня сжалось горло. Вокруг оживали самые зловещие картины преисподней. Никакая разумная мысль не могла развеять огонь. Мы были отрезаны от божественного начала, и таким было истинное лицо Аркадии.

Кирпич и камень начали плавиться, сливаясь от жара воедино. Жидкое пламя, казалось, пронизывало сводчатый потолок и стекало вниз золотыми реками. Я услышала, как затрещали каменные плиты под нашими ногами, и подумала, что весь подвал превратился в одну сплошную печь.

– Кэти! – донесся сквозь треск огня крик Лаона.

Он был совсем недалеко, и мы, спотыкаясь, побрели навстречу друг другу. Наши пальцы переплелись, и я почувствовала его пульс рядом со своим.

Глаза слезились, холодные капли текли по лицу.

Холодные.

Лаон большим пальцем смахнул их с моих щек.

– Гейс, – прошептал он, – нам не могут причинить вред.

Хотя взгляд мне застилало алое пламя, а уши наполнял его рев, я не чувствовала жара. Кожа не покрылась рубцами, и не появился неприятный запах горящей плоти.

– Выходи, Саламандра! – яростно закричал Лаон. – Это можешь быть только ты.

Языки пламени слились в женщину со змеиным хвостом. Она словно вдыхала огонь, пока кухня не обрела свой прежний облик. Лицо Саламандры казалось черным фитильком свечи, обрамленным высоким белым воротником и окруженным ореолом белого пламени, переходящего в оранжевое.

– Есть и другие, кто знает этот фокус, – произнесла она, и голос ее прозвучал треском костра.

– П-пожалуй, – ответил Лаон, – но здесь не так уж много живых существ.

– Верно подмечено, – совершенно спокойно сказала Саламандра.

Ее глаза цвета угля блестели на черном как смоль лице. Она изучающе нас оглядела, прежде чем снова посмотреть на пленницу, которая уронила мою брошь. Женщина в черном лежала на полу скомканной кучей тряпья и ворковала со своей раненой рукой, укачивая ее на груди.

– Ты опять заупрямилась, – произнесла Саламандра и огорченно, и обвиняющее. Я заметила рубцы на ладони, оставшиеся на месте броши. То, что защищало женщину от огня, не смогло уберечь от этих ран. – Ты же знаешь, что после той неприятности с ножницами и булавками тебе запрещено давать острые вещи. Тебе надо было скорее это бросить. Знаешь ведь, напрямую мое пламя не может причинить тебе вреда.