Теперь из-за веера раздался другой звук – и через несколько секунд я разобрал в нем хриплые рыдания.

– Но чему я так поражаюсь? – наконец тихо проговорила миссис Мюленберг. – Если какая женщина и могла сотворить такое, то – одна Либби.

Наклонившись, мисс Говард вложила все сочувствие, на которое была способна – и которое было способно на многое, особенно в обращении с лицом одного с нею пола – в следующий вопрос:

– Миссис Мюленберг, вы не расскажете мне, что здесь произошло? Это может помочь нам приговорить ее.

Последовала новая пауза, тихие всхлипывания прекратились – зато вновь начала подергиваться нога.

– Ее казнят?

Мисс Говард кивнула:

– Вполне вероятно.

Теперь в голосе миссис Мюленберг звучало какое-то облегчение, а может, даже восторг:

– Если она умрет… если вы сможете это устроить, – тогда да, мисс Говард. Я расскажу вам, что случилось.

Крайне тихо и осторожно мисс Говард достала блокнот и карандаш, приготовившись записывать. Когда же миссис Мюленберг приступила к рассказу, старая негритянка покинула комнату, качая головой, словно слушать это было выше ее сил.

– Это было давно, – начала миссис Мюленберг. – Или не было, согласно представлениям большинства. Поздним летом 1886-го. Тогда она к нам и явилась. Семья моего мужа владела одной из фабрик здесь, в городе. Мы переехали в соседний дом сразу после свадьбы. Он принадлежал его бабушке. О, это было прекрасное место, с чудесными садами, спускавшимися к реке… А в этом доме тогда жил смотритель поместья. Тем летом родился наш первый ребенок. Наш единственный ребенок. Я не смогла сама кормить его, и мы дали объявление о поиске кормилицы. Либби Фрэзер откликнулась первой, и мы оба сочли ее очаровательной. – Точкой во фразе стал полупридушенный безжизненный смешок. – Очаровательной… Мне всегда казалось, если уж начистоту, что муж мой находил ее, пожалуй, чуточку слишком очаровательной. Но она отчаянно стремилась работать, стремилась угодить – стремилась всеми способами. А я этому сочувствовала. Я сочувствовала…

Выдержав долгую паузу, мисс Говард рискнула спросить:

– И как скоро у вашего сына начались нелады со здоровьем?

Миссис Мюленберг вновь медленно кивнула ей.

– Что ж. Вы и в самом деле осведомлены о Либби… Да, он заболел. Сначала мы подумали – колики, только и всего. Я могла его успокоить и успокаивала, насколько возможно – но я не могла кормить его, а от пребывания с Либби ему всегда будто бы становилось хуже. Плакал час за часом, дни напролет… Но мы не хотели увольнять девушку – она ведь и вправду так стремилась работать и так старалась… Но вскоре у нас не осталось выбора. Майкл – мой сын – не отзывался на ее заботу. Мы решили, что нужно найти кого-то другого.