— В деле нет ни одной записи, — парировал он. — Собственно, я бы знал об этом. Я тогда работал в этом участке.

— Я помню, — заверила она. — Записи нет, потому что мой тогдашний муж, юридический советник городской управы, позаботился о том, чтобы эта деталь не стала явной, потому что признание Петра прозвучало в нашей супружеской постели в отсутствие Артура. Он боялся скандала. Того, что скажут люди. Но сейчас он так ненавидит меня, что с удовольствием все подтвердит. Он уже не работает в городских властях. Его вышвырнули с этой должности. Сейчас он сидит в своей канцелярии возле «Хайновянки». Самая большая, рядом с магазином бензопил.

— Значит, у вас был роман с пациентом? — уточнил развеселившийся полицейский. Он смерил ее оценивающим взглядом торговца крупным рогатым скотом. — С этим дедком?

— Ровно семь месяцев, — с достоинством подтвердила докторша. — И, хочу заметить, что, в отличие от Ларисы и Мариолы, я все еще жива.

— А они нет? — сразу отреагировал Доман.

Магдалена Прус сжала губы, понимая, что окончательно провалила этот допрос.

Петр, 1977 год

— Спишь? — Петр положил ладонь на ее аккуратную грудь. Сосок все еще держал вахту.

— Да, — пробормотала Дуня и повернулась спиной. Заскрипели пружины. Он ощутил округлость ее ягодиц у своего паха.

— Давай уедем. — Он обнял ее за талию. Живот ее стал округляться, но ребра прощупывались. Она была пружинистой, как дворовая кошка. Петр не думал, что его сможет привлечь такая худая женщина. Наверное, из-за тонкой кости она казалась намного младше своих тридцати семи лет.

Дуня молчала. Однако он был уверен, что она открыла глаза и надула губы, не веря своим ушам. За окном темнело. Они оба вглядывались в облетевший орех, ветки которого гнул ветер. Петр подумал, что они сейчас похожи на это дерево. Срослись в один сильный ствол, но единственное, что они могут, — это подчиниться силе вихря. Держаться и ждать, когда он пройдет. Но Петру надоело прятаться. Он чувствовал, что силы начинают покидать его. Дома ему привили уверенность в том, что он сможет добиться всего, чего хочет, если будет обдумывать каждый шаг и заранее подготовится к последствиям. Он не был азартен. Из-за Дуни он остался дольше, чем планировал, в этом грустном городе, выросшем вокруг небольшой пилорамы, жизнь в котором подчинялась лозунгу: «Кто не работает, тот не ест». Работа означала только физический труд. Интеллигенцию здесь не уважали. Это рабочий всегда будет в Хайнувке паном, говаривала его мать, когда отдавала ему последние деньги за проданную землю отца, чтобы он оплатил репетитора по французскому.