– Я говорил с ними, потому что, честно говоря, вы слишком сблизились с Наоми.

– Не поняла? – очень медленно говорю я.

– У вас с ней своеобразная серая зона. Вы принимаете все слишком близко к сердцу. Вы…

– Я знаю, что вы хотите сказать, – перебиваю я. – Не надо ставить мне диагноз.

– Возможно, кто-то должен это сделать. Правило крайне простое: никогда не привязывайтесь к пациентам. В данной ситуации вы должны оставаться врачом, но вы это правило проигнорировали. Вы прониклись симпатией к девушке, переживали за нее, хотя от вас требовалось только лечить ее. И все.

Когда я в конце дня ухожу домой, я всегда оставляю работу в кабинете. Но всю дорогу домой голос Наоми звучит в моей голове. Ее лицо возникает передо мной, когда я ужинаю и готовлюсь ко сну. Лежа в кровати, я вижу на потолке папку с ее именем, напечатанным в правом углу четкими черными буквами.

Постепенно эти буквы начинают сливаться, и я лежу, надеясь, что они перестанут двигаться и помогут мне проникнуть в суть загадки Наоми.

Очевидно, такое бывает только со мной. У Тима Вудса такой проблемы нет. Он самовольно устроился на стуле, раздавая оскорбления, словно конфеты.

– Я пытаюсь быть для нее хорошим врачом, – говорю я.

– А кто тогда отпустил ее домой в прошлые выходные? Вы тогда тоже были хорошим врачом?

Я выпрямляю спину.

– Что?

– Почему ее родители не были поставлены в известность?

– Так вот почему ее выписали! Потому что я дала ей небольшой перерыв?

– Наоми не имеет права уезжать домой на выходные. Она не может по собственной воле покидать стены Фэйрфакса. Это решать не ей. Тем не менее вы позволили ей выйти, а Лахлану Холстеду – забрать ее.

– Она – пациентка, а не заключенная.

Доктор Вудс поджимает губы, демонстрируя неодобрение. Похоже, я нарушила некий моральный кодекс врача, скрыв от родителей Наоми тот факт, что я отпустила их дочь на выходные. Они отдали ее под нашу опеку, но их следовало уведомить, что она покидает Фэйрфакс. Пусть даже на короткое время. Но я не чувствую вины за то, что сделала. Я знаю, что поступила правильно. Наоми вернулась посвежевшей, с блеском в глазах. Она словно зарядилась энергией. В чем уже давно нуждалась.

– Как ее родители вообще узнали? – спрашиваю я Вудса с подозрением. – Подождите, – я поднимаю руку, – дайте угадаю. Вы сказали им?

Тим молчит. Более того, чем дольше длится наш разговор, тем больше он проявляет признаки дискомфорта: ерзает на стуле, каждые несколько секунд поправляет очки, прочищает горло, словно там что-то застряло.

Я пристально смотрю на него.