Если раньше Элли и делала вид, будто мой рассказ ее ни капельки не интересует, то сейчас ее лицо выражало пристальное внимание.

– Мари сказала: у нее такое чувство, будто весь мир лежит сейчас перед нами, – продолжал я. – А я ответил, что она и есть мой мир. Некоторое время она смотрела то на меня, то на свои туфли, то снова на меня. Она явно нервничала, но я не придал этому значения – я и сам чувствовал себя как на иголках. Сначала мы пытались слушать, что говорит священник, – кажется, я забыл упомянуть, что это был Боунз, – но постоянно сбивались, и ему несколько раз приходилось повторять свои слова, а то и начинать сначала. Наконец мы добрались до обетов. И тут Мари наклонилась ко мне и прошептала так тихо, что услышать ее мог только я:

«Ты уверен, что я тебе все еще нужна?»

– Боунз… – Я продемонстрировал Летте и Элли свой телефон. – Это ему я звоню в Колорадо… Он что-то говорил, улыбался, откашливался, пытаясь привлечь мое внимание, но мне было не до него. Я наклонился к Мари – совсем близко – и прошептал в ответ:

«Ты для меня всё!»

Она слегка качнула головой, и слезы потекли по ее прекрасному лицу. Тягостная пауза длилась несколько секунд, потом Мари вскинула на меня глаза и проговорила с непонятной мольбой в голосе:

«Подумай… пока еще не поздно!»

Она пыталась сказать мне что-то такое, что ей совсем не хотелось говорить. Или хотелось, но она не могла. Но тогда я этого просто не понял и повторил за священником: «Я, Дэвид Мерфи, беру тебя в жены…»

При упоминании моего настоящего имени лицо Летты чуть дрогнуло, а черты застыли в напряженном внимании.

– Я клянусь, – продолжал я свой рассказ, – любить и заботиться… пока смерть не разлучит нас». Помню, как при этих словах взмокли мои ладони. Я хотел вытереть их о штаны, но Мари не выпускала моих рук. В конце концов я все же произнес все, что полагается, и Боунз, повернувшись к Мари, попросил ее повторять за ним слова клятвы. Она справилась с этим гораздо лучше меня, но говорила совсем тихо, чуть не шепотом. Потом Боунз причастил нас, мы зажгли свечи и повернулись к гостям. Мари держала меня за руку, и мне казалось, что в часовне нас только двое. Нет, не так, нас было двое, но мы стали одним, и всё, буквально всё было нам по силам. Мы были – «мы».

Потом, как полагается, мы поцеловались. Я едва не задохнулся – так долго Мари прижимала меня к себе. Я чувствовал, как трепещет ее тело, как подрагивает подбородок и слегка стучат друг о друга жемчужно-белые зубы. Из зала снова донесся смех, и под этот звук мы прошествовали к выходу из часовни.