— Ты спросила меня, знаю ли я, где и с кем ты была прошлой ночью, — ответил Павлик. — Но я знаю. Если тебя интересует лишь факт моей осведомленности, то должен тебя разочаровать. Городок маленький, и, конечно же, я знаю, где ты была.

— Ну и что? — спросила я, сама не зная при этом, какого ответа я ожидаю. Чего я вообще хотела добиться?

— Ничего, — сказал Павлик строго. — Я не хочу об этом говорить.

Он стоял вполоборота ко мне и смотрел на реку внизу, на ее разноцветное течение и на огни вдали.

«Он просто блефует, — подумала я. — Он говорит, что знает, чтобы выудить у меня самой признание. Очень профессионально, очень по-прокурорски… На самом же деле ему ничего не известно. Потому что, если бы он знал правду, то вообще не стал бы сегодня со мной встречаться. И тем более, забросил бы свои мечты о нашей свадьбе. Пусть даже это его заветная мечта. Есть же вещи, которые мужчина не может воспринимать спокойно. С которыми он не может примириться».

А вслух я сказала:

— Ты этого знать не можешь. И говоришь просто так.

Павлик не обернулся ко мне. Он по-прежнему глядел на реку. Потом заговорил тихо и размеренно. Таким голосом прокурор сообщает арестованному, что найдены неопровержимые улики, указывающие на его виновность, и что его теперь ждет смертный приговор.

— Утром мне позвонил участковый, которого я попросил подежурить у Франца в клубе. И сказал, что, по его мнению, директор клуба больше не нуждается в государственной опеке… Что у него кабинете он, участковый, когда явился, обнаружил красивую молодую женщину, с которой Франц мило беседовал. Участковый так и сказал: «Кажется, наш директор не так уж опечален. И мы напрасно беспокоимся за его моральное состояние. Он довольно быстро нашел замену». Вот так он сказал. Не так уж много у нас красивых молодых женщин. А Франц никогда не бывал замечен в особой легкости в общении с женским полом… А потом твоя мама сообщила мне невольно, что ты пришла домой необычно поздно. Не нужно так уж много ума, чтобы связать воедино эти два факта. Дедукция — даже слишком мудреное слово для столь простого умозаключения… Элементарно, Ватсон, как говорил в подобных случаях Шерлок Холмс.

Я подавленно молчала. Что я могла сказать, кроме того, чтобы извиниться за свои опрометчивые и агрессивные слова?

— И ты ничего не хочешь сказать мне больше? — вдруг спросила я и сама услышала в своем голосе жалобные нотки.

— Нет, — ответил Павел. Потом он подумал, и, вероятно, ему показалось, что он ответил слишком кратко и сурово. — Зачем я должен что-то говорить? Если ты захочешь мне что-нибудь сказать, то ты скажешь. А если ты не говоришь, то почему мне нужно говорить?