— А если б их не было с нами… по какой-нибудь другой причине…

— Я покончил бы с собой.

Одетта рассмеялась громко и свирепо.

— Он покончил бы с собой! Да вы только послушайте его! Право, ты чудак, милый Пьер! Думаешь, так просто взять и убить себя? Поверь мне, сперва убивают других. Других убивать легче. Да и вообще никто никого не убивает, потому что любовь… твоя любовь… в общем, ты любишь себя. Ты занят только собой… И хочешь выжить во что бы то ни стало!

При каждом слове Дутр прикрывал глаза, словно получал пощечину. Он сделал шаг назад. Одетта притянула его к себе за рубашку.

— А я? Ты обо мне подумал? Говори! Ты думаешь, я тебя брошу? Любовь, мужики — этим я сыта по горло! Встретились, разошлись, отчаялись, обезумели… Все это игры, сам убедишься. Но вот у меня появился сын…

Голос Одетты задрожал, и глаза от слез засверкали нестерпимым блеском. Она обняла Пьера, крепко сцепив пальцы у него на затылке.

— Я не знала, что значит сын, — сказала она низким голосом. — Я забыла, какой ты у меня, милый Пьер… Прости! Но теперь… ты даже себе не представляешь. Нет, я вовсе не хочу тебе мешать. Но я не хочу, чтобы ты стал жертвой первой шлюшки, попавшейся на твоем пути.

Дутр разомкнул ее пальцы и высвободился. Одетта не противилась, глядя на него с улыбкой.

— Ты сильный, — прошептала она. — И ты меня ненавидишь, потому что я ничуть не слабее тебя.

— Сестрички будут моими, — сказал Дутр.

— Обе?

— Обе.

— Нет, мой милый. Не рассчитывай. Я не хочу, чтобы ты сошел с ума.

Дутр взял шляпу с дивана и направился к двери.

— Погоди секунду, — бросила вслед Одетта.

Она закурила и пристально посмотрела на сына.

— Не забудь, что ты у меня служишь. Я решила поставить новый номер. Ты можешь согласиться. Можешь и отказаться.

— А если я откажусь?

— Будешь искать контракт где-нибудь еще. Но могу тебя заверить, что твои подружки вряд ли меня оставят… Они не дуры. И любят, чтобы у них в кормушке было сенцо.