Лопата, поблескивая, вгрызалась в жирную землю, но никакой жестокости в этом не было. Свежевырытая земля терпко пахла скипидаром и вереском. Одетта присела на большой камень. Дутр, обнимая Грету за плечи, терпеливо ждал конца церемонии. Он уже спокойно смотрел на лежащий на траве сверток. «Мы путешественники, мы разбиваем лагерь», — думал он. Он придумал игру и отгонял ею все серьезные мысли. Владимир мало-помалу уходил в яму все глубже, шире размахивался и отбрасывал полные лопаты земли, перемешанной с камнями. Луна спряталась за склоном, но вода ручья освещала зеленоватым отраженным светом их фигуры.

— Можно, — сказал Владимир, вылезая из ямы. Он дышал ртом, выдыхая каждый раз облачко пара.

— Положи ее плашмя, — шепнула Одетта.

Они вдвоем взяли сверток и опустили его в яму. Грета подошла и бросила сверху горсть земли. Владимир, опершись обеими руками на лопату, прочитал длинную молитву — то ли по-польски, то ли по-русски.

— Никто ее здесь не найдет, — прибавила Одетта.

Грета заплакала.

— Уведи ее, — распорядилась Одетта, — Мы быстро кончим.

Грета с Дутром шли вдвоем по волшебному лесу, вот они вышли из долины и снова увидели луну, но бледную, размытую, потому что уже светало. Усталое, искаженное горем лицо Греты очень напоминало лицо покойницы, и Дутр поторопился вернуться к фургонам. Он чувствовал, что вместе с рассветом к нему вернется страх. По дороге прогрохотал грузовик. Дутр проводил Грету до фургона.

— Я здесь, — сказал он. — Вам нечего бояться.

Он поцеловал ее в висок, закрыл дверь и стал дожидаться возвращения Одетты. А чего, собственно, бояться Грете? Он задал себе этот вопрос и нашел его крайне нелепым. Через две-три недели он женится на Грете — ну, может, не недели, а через два-три месяца, когда она забудет смерть сестры. А он? Он ее забудет? Дутр был уверен, что да. Он так торопился стать счастливым.

Владимир убирал лопаты. Одетта наливала себе ликер.

— Чуточку крепкого, малыш? Тебе полегчает… Она легла? — Да.

Владимир взял стакан с вином и сказал что-то по-немецки. Одетта нахмурилась.

— Что он сказал? — спросил Дутр.

Одетта пожала плечами.

— Он настаивает, что история с веревкой — темная история.

— То есть…

— Дело в том… — начала Одетта. — Но стоит ли все продумывать и анализировать?.. Она умерла, значит, среди живых ее нет.

Владимир что-то буркнул себе под нос, ставя стакан.

— Не расслышал! — воскликнул Дутр. — Скажи громче! Объяснись!