Записи.

Что там Шон сказал в трудовом лагере?

«Всё. Им известно о вас всё, все ваши дела, абсолютно всё».

Кое-какие дела, думал Сэм, поднимаясь с Грёбке на второй этаж, без сомнения, принадлежали ему…

Тони.

Что там могло быть в деле Тони?

Его арест, разумеется, деятельность в незаконном профсоюзе на верфи, попытки всё исправить после смерти отца, и не только это, конечно же. Гестапо и ФБР были безжалостно кропотливыми. Сэм ни капли не сомневался, что они перерыли всё его личное дело, вплоть до старших классов школы, начальной школы, чёрт, даже до времён, когда он был бойскаутом. Три значка Тони за заслуги. Сэм помнил каждый, помнил, как дразнил Тони за то, что тот такой лентяй, до тех пор, пока Тони не запихал его в угольный шкаф, куда они пошли набрать угля для печи.

Первая помощь. Астрономия.

И третий, которым Тони гордился больше всех, ремесло, которым он продолжал наслаждаться ещё много лет и по которому до сих пор скучал. Чёрт, разве Тони не об этом говорил с ним во время последней встречи?

«Господи Боже, — подумал Сэм. — Господи Иисусе».

— Идём, — произнёс Грёбке. — Пора работать.

Он прошёл за гестаповцем в номер двенадцать.

Лакутюр сидел за круглым столом, сложив на него ноги, по его начищенным черным туфлям и белым носкам можно было бы сделать вывод, что он работал на звукозаписывающей студии MGM. Он просматривал какие-то газеты, а когда они вошли, поднял взгляд.

— Рад, что вы добрались, инспектор. Скажите, вам понравился отпуск? Надеюсь. Господи Боже, вы нас уделали. И, чёрт, гляньте на свою причёску. — Он бросил взгляд на бумаги.

Сэм подошёл к столу. Лакутюр поднял взгляд.

— Ты не слышал, что я сказал, парень?

— Слышал, и мне, строго говоря, плевать.

— С чего это?

— С того, что я здесь закончил. Я вам больше не мальчик на побегушках.

Лакутюр ухмыльнулся.