— Да в каких целях?! — не выдержала Вероника.

— Скоро вы все поймете, — сказал я. — Повторяю, я рассказываю вам в том порядке, в котором шли мои рассуждения.

Рохлин был убит током. Впечатление такое, что он покончил с собой. Но током жизнь самоубийством не кончают. И тут я увидел у Левы, нашего начальника охраны и безопасности, пистолет, который стреляет не пулями, а слабыми разрядами электрического тока. И еще мне Лева сказал, что точно такие пистолеты имеют еще несколько человек из их фирмы, и в их числе Ольга Русакова. Стелла и Вероника Юрьева такими пистолетами, не обладали. Круг подозреваемых сузился до одной Ольги.

— Григорий Иванович, — сказала Стелла, — беру свои слова обратно.

Вероника только улыбнулась мне.

— О любви Рохлина к Ольге мне говорили многие, — в упор смотрел я на крупье. — Видимо, он подошел к ее каюте и что-то услышал. Мужской голос, например. И Ольга это увидела. Рохлин зачем-то вбежал в свою каюту, чтобы взломать дверь ему могли понадобиться инструменты, и тут за ним вошла Ольга. Она отключила его сначала слабым разрядом тока, а потом — потом она пропустила через бесчувственное тело настоящий переменный ток. Что означает записка, я не знаю, это их личные дела.

— Да, — сказал Ваня. — Она прибежала и набросилась на меня, сказала, что я виноват, что из-за меня ей пришлось убить Рохлина, и теперь мы оба виноваты, и в случае чего вместе отправимся в тюрьму, — он посмотрел на всех удивленными глазами. — Только я не понимаю — меня-то за что?

Я успокоил его.

— Не беспокойся, Ваня. Так говорят все убийцы.

Я вздохнул.

— Итак, мне было понятно почти все. Я чувствовал, что стою на правильном пути. Я знал, кто убийца. Я понимал, что Рохлина убили, потому что он невольно стал свидетелем того, что не должен был знать. Мне было понятно, что Ольга Русакова, игрок по призванию, вела свою игру со страстью, которую смогли бы оценить только точно такие же игроки, как она сама. Я не понимал ее кайфа, но я понимал, что она испытывает кайф. От риска, от напряжения, от ситуации, от манипулирования людьми, от тайной власти над ними. Я вспомнил, как когда-то в один из вечеров меня поразило мимолетное выражение на ее лице. Сначала я не понял, что оно означает, но потом меня осенило — это было нескрываемое торжество, но оно оказалось таким, повторяю, мимолетным, что очень трудно было его прочно зафиксировать.

Потом я вспомнил рассказ Юлии Рябяниной: она сообщила мне, что подслушала разговор Ольги и Рохлина, в котором крупье уверяла стюарда, что смерть Левита не случайна, и что будут еще жертвы. Она уже тогда нагнетала напряжение, и Рохлин был испытательным полигоном для этого. Все это я вспомнил. И я понимал, что она ведет игру, отчаянную, рискованную игру.