В зоне есть вода, но лучше бы её не было: завтра нас ждёт большое искушение — напиться, чтобы лет через пять умереть от рака желудка. Мы больше не использовали маски, но сейчас о них смешно было думать. Стоит ли защищаться от нескольких пылинок, если завтра ты рискуешь сорваться и проглотить литр-другой радиоактивной воды? Ладно, пара глотков всё-таки есть.

Сумерки в берёзовом лесу были пустые и бесцветные. Перистые облака в форме папоротников проступили через водопад листьев, но быстро побледнели и растушевались, словно залитая водой акварель. Над нами зажёгся рваный ковёр звёзд. Ночь была душной и громкой от сверчков.

Мы устроили подобие ложа, но лежать было неудобно, голова съезжала вбок, и нога гудела от боли, словно басовая струна. Боль плавала по мне рыбой, то отдавая в зубы, то концентрируясь в темени.

Кэрол заворочалась, повернулась, и я почувствовал её взгляд.

— Как думаешь, они нас ищут? — спросила она.

— Ночью? Вряд ли.

— Мы серьёзно влипли, да?

— Не знаю. Если не поддадимся панике и хватит здоровья, завтра дойдём до Кыштыма, там переночуем и выберемся к машине.

— А что потом? Они же будут искать нас.

— Меня и так ищут… А тебе найдут, конечно. Ну и что? Отделаешься штрафом или беседой. Ты же не сбегала от них: это я тебя увёз. А вообще зря я! Лучше бы ты с охраной осталась. Там безопаснее.

— Нет! — сверкнула она глазами. — Там ужасно! Они обращались со мной, как с воровкой вокзальной!

— Ладно. Папка твой недоволен будет. Переживает он из-за твоих выходок. Спи.

Я замолчал, разглядывая звезду над лесом. Звезда была яркой и одинокой, будто тоже сбежала из своего звёздного хора. Скоро наползли облака, и звезда потухла.

Кэрол вдруг села и взлохматила голову. Я подумал, что её заели муравьи.

— Ты чего? — удивился я.

Она ответила не сразу, глядя куда-то вбок. На голове у неё образовались смешные рожки.

— Зря ты про моего папку заговорил, — сказала она, шмыгнув носом. — Я теперь не могу о нём не думать.

— Да всё нормально будет, — успокоил я. — Завтра вернёмся, объяснишься. Повинную голову меч не сечёт.

— Видел бы он меня с тобой, с ума бы сошёл. Он вас боится до ужаса и при этом всегда защищает — и Рыкованова, и Пикулева. Он даже тебя оправдывал, когда ты к нам вломился. А когда война началась, он вообще с катушек съехал. Кричит на меня по телефону и называет изменницей.

Она повернулась ко мне. Глаза яростно блестели от слёз.