Когда я очнулся в дымном сарае, голова была переполнена утренней свежестью, словно я заснул в вишнёвом саду. И в первые часы я не думал ни о чём сложном и проводил время как блаженный идиот. Я был слишком ошеломлён. Земля под ногами стала словно прозрачной, и мне пришлось бороться с дрожью в ногах, чтобы устоять на этой восхитительной пустоте.

Те, кто был близок к смерти, говорят, будто в последний момент перед глазами мелькает вся жизнь. У меня же промелькнули все случаи, когда я умирал до этого, и случалось это множество раз. Линия жизни дробилась, порождая новые реальности, они разветвлялись, и я скакал по этим развилкам то влево, то вправо. Я умирал в Аргуне, когда пуля отрикошетила от оконного проёма и разнесла мне череп. Но умирал я и раньше, школьником, сорвавшись с пожарной лестницы в заброшенном доме. Я много раз умирал в автокатастрофе, в том числе в столкновении с КАМАЗом возле Кочкаря. Я падал замертво в душной подмосковной электричке от разрыва аневризмы. Я тонул в полынье, умирал при падении вертолёта и в результате самоубийства в дни после похорон Вики. Я умирал от выстрела Астраханцева. Я видел много своих похорон.

Это напоминало естественный отбор. Сам факт, что моё сознание переместилось в данную точку пространства и времени, избежав смерти, был похож на результат игры с автосохранением, которая позволяла снова и снова переиграть неудачный момент. Какая из этих реальностей была наиболее настоящей? В этом вопросе не было смысла, потому что у них был равный статус, и образованный ими узор имел значение только в своём единстве. Они были похожи на проводки сложной электросхемы, и разрыв одного вёл к нарушению работы всей конструкции. Вокруг этой паутины связей была разлита смерть, из которой появляется и в которую возвращается всё живое.

Позже я задумался над тем, что случится, когда я всё-таки исчезну навсегда. Человек не может бегать от смерти постоянно, а значит, даже самое удачное автосохранение рано или поздно приведёт его к порогу старости, где придётся согласиться — game over.

Первое время я не мог ответить на вопрос, потому что неправильно формулировал его. Я спрашивал, что будет с моим «Я» после окончательной смерти, представляя это «Я» неким шариком, катящим по разветвлённому жёлобу к финальной лунке. Но шарик в человеческом понимании является чем-то обособленным, твёрдым и отдельным от остального мира, что сбивает нас с толку. И даже в этой аналогии можно найти ответ, если посмотреть на наш шарик под огромным увеличением, когда он становится лишь облаком элементарных частиц, не имеющих чёткого положения в пространстве, свободных и безразличных. Мы не можем говорить, что какой-то конкретный электрон принадлежит шарику и только ему, и в большом масштабе времени становится понятно, что электроны или, допустим, протоны принадлежат шарику в той же мере, в которой они принадлежат и остальной Вселенной. Их мерцание пронизывает всю ткань мира, и шарик есть лишь частный случай. Его устойчивость, твёрдость и вечность обманчивы.