— В Италию? — фыркнул Рыкованов. — Плохие у тебя источники, Шелехов. Совсем нюх потерял. В Израиле он. И не моё это. А тут видишь, сколько дел.

Он кивнул на вышку:

— Как думаешь, завалим её? Сколько металла тут, ну-ка, скажи на глаз? Тонн двадцать будет, а?

— Ты что, опять металлом промышляешь? У тебя деньги кончились?

— А при чём тут деньги, Шелехов? Кто-то должен эту работу делать, а у меня опыт. Пацанов вон учу. А ты чего рыщешь, как голодный койот? Может, тебе помочь чем? Хочешь в мою бригаду? Рабочие отряды ликвидаторов вернулись! Куда же без них? — заржал он.

Думаю, он не шутил, предлагая мне работу. Рыкованов был упёртым, но не злопамятным. Прагматизм иногда перевешивал желание свести счёты, и в ранние годы карьеры Рыкованов частенько соглашался работать с бывшими врагами, если те шли с поклоном — это лишь укрепляло его власть. Сейчас он, видимо, считал, что старая партия доиграна и началась новая.

— А знаешь, Шехелов, в чём природа власти? Вот ты думаешь они мне из страха подчиняются? Нет! Они подчиняются от лени. Люди не любят принимать решения: они только говорят, что любят. Им нужно, чтобы кто-то делал за них сложный выбор, а они бы пользовались его результатами и ещё плевали на того, кто им этот результат обеспечил. Вот в чём природа власти! Видишь? Без власти они пребывают в вечных сомнениях, а им это не нравится. Времена меняются, а Рыкованов остаётся. Так что думай!

Я пошёл прочь. Когда я отъезжал, один из рыковановских бойцов полез на вышку по внешнему каркасу с тяжёлым рюкзаком на плечах: видимо, чтобы установить заряд. Рыкованов стоял внизу, выпятив пузо, командуя. Я подумал, что если человек рождён быть сборщиком металлолома, этого из него ничем не выбить. И даже если он прекрасный сборщик, не нужно назначать его главным идеологом, потому что он не мыслит за рамками того, что ему близко и понятно. И сколько бы он ни старался, металлолом из его головы не выплавить ничем. Он верит в сильную руку, которая необходима в критических обстоятельствах, и потому обстоятельства вокруг него всегда будут критическими, ведь иначе в нём пропадёт смысл.

Пикулев не был единственным, кто сбежал за границу. В начале лета я решил навестить Сашку. От Серпиевки до его экопоселения в Фёдоровке было километров сто пятьдесят, и я надеялся возобновить дружбу. Его дом я обнаружил заколоченным. Соседи рассказали, что Сашка уехал сразу после «инцидента», бросив семью: он слишком заботился о своём здоровье, и мысли о радиации вызывали в нём приступы чёрной паники. У него было насиженное место в Турции: скорее всего, он рванул туда. Семью он оставил привести в порядок дом и присоединиться к нему позже. Нина пробыла в Фёдоровке ещё две недели, а потом пропала. Куда именно, никто не знал, но местные сомневались, что она последовала за Сашкой: обида была слишком сильной.