Мы долго не решались заговорить о Кэрол. Мы перебрали всех общих знакомых, включая Верещагина, отбывающего срок за нападение на офицера, но эти ламинарные темы обтекали Кэрол так, словно её не существовало. Я был уверен, что Лис сам заговорит о ней рано или поздно, но он то ли из деликатности, то ли по лисьему равнодушию не вспоминал о своей подруге.

На пятый день я сидел на крыльце и наслаждался первым по-настоящему тёплым июньским вечером. Весна была затяжной, и первые дни лета оказались фальшивкой. Потом, сплюнув на нас несколько штормовых ливней, лето вдруг подобрело, словно огромный кот прижал нас своим пушистым пузом. Я грелся в оранжевом закате, когда Лис вышел из бани и сказал, что утром уезжает. Он добрался до меня на украденном мотоцикле и все дни что-то в нём ремонтировал. Сейчас он был доволен результатом.

Меня вдруг охватило волнение, что он уедет, а я из мальчишеского упрямства так и не спрошу о Кэрол. В самом стремлении избегать этой темы было что-то ненормальное, почти признательное.

В конце концов, она наша общая знакомая, как Верещагин, как её бешеная подруга Маринка, как Илья из Магнитки. Но, даже понимая это, я не сразу нашёл слова, будто в моём интересе есть что-то преступное.

— А Кэрол? — спросил я, чувствуя, как позорно сипит мой голос. — Видел её?

Лис сел рядом со мной, красный, как гипертоник. Он выдержал издевательскую паузу, словно подчёркивая постыдность моего вопроса, неторопливо обтёр шею (мне хотелось ему врезать) и сказал:

— Она как-то спрашивала о тебе.

После его приезда я попросил Лиса перейти на ты.

— Это ещё прошлым летом было, — добавил он. — А ты не видел её?

— Нет, откуда? Я в Челябинске почти не бываю. Заходил один раз, не застал… Она не пострадала от взрывов?

Он помотал головой.

— Её здесь не было. Она ещё прошлой осенью уехала.

— Куда?

— Точно не знаю, в Армению по-моему. У неё испортились отношения с отцом, думаю, в этом всё дело. Она к нему всегда была привязана, а после смерти матери особенно. Но они разошлись во взглядах, поругались. Он назвал её изменницей, анти-патриотом, американисткой. Для неё это слишком. Она сбежала с каким-то парнем, но я его даже не знаю. У них там вроде любовь.

— Ясно, — кивнул я. — Будем надеяться, у неё всё хорошо: до Армении взрывы не дошли. А отец её жив-здоров, не знаешь?

— Жив. Я заезжал к нему весной, думал застать Кэрол. Она ему пишет, что всё хорошо, а откуда пишет, он даже не в курсе. Постарел сильно. А сейчас, наверное, ещё и без работы сидит.

Мы смотрели на закат. Зубастые ели почернел и всё сильнее впивались в небо, пуская ему кровь, которая разливалась над лесом малиновым пятном. Солнце походило на шаровую молнию, окутанную зигзагами дымки. Зелень в саду агонически светилась, разбрызгивая вокруг оранжевую пудру. В оскале разбитого стекла дома напротив разгорелся ослепительный пожар — последняя попытка солнца заявить о себе. Ещё несколько минут, и мир потухнет, превратится в чёрно-белое кино, в истлевшую бумагу. Я наблюдаю эту маленькую смерть каждый вечер.