Он не думал: ни о чем думать не получалось, мысли дрейфовали в размытом море образов, которые то и дело увлекали его в дрему. Но он продолжал смотреть: дверь должна была оставаться закрытой, а засов – задвинутым. Никто не должен был войти, пока не рассветет. Или еще день? А может, вечер?

Кэл не думал об этом. Остальным нужно было дать время, чтобы сделать вдох; безопасность закрытой двери, чтобы сделать выдох. Вдох. Выдох.

Им всем нужно было поспать. А значит, Кэл должен продолжать смотреть.

Вдох. Выдох.

Сайлас слышал.

Он не смотрел – глаза его были закрыты. Веки стали неподъемными. Темнота под ними была такой плотной, что съедала мысли и чувства; такой тяжелой, что весила больше, чем целый мир. Он не смог бы их открыть, даже если бы захотел.

Но он слышал: шорох куртки, легкие шаги, чужое расплывчатое присутствие. Но он слышал: вой ветра и дрожащие ставни. Но он слышал: вдохи и выдохи.

Сайлас слышал все, но не мог заставить себя смотреть.

Джемма пребывала в небытии.

Она не думала, не видела и не слышала.

За это время успели сгинуть дни и ночи, недели и месяцы – вот как долго это длилось. И тянулось так, словно секунды, как жвачку, растягивала чья-то невидимая рука. Медленно и издевательски тянула в разные стороны…

Голова не слушалась. Воспоминания превратились в крошки. Она попыталась вспомнить лицо Купера, чтобы позвать его, чтобы он увел ее в сновидение, но вместо этого призвала лишь пузырящуюся маску Чудовища.

Кажется, они о чем-то говорили. Нет, точно говорили… Оно пыталось… Она смеялась… А потом Кэл, и он куда-то ее нес… Куда?

«Роген», – сказал кто-то.