Джордан вернулся к своему столу, а Барри приобщила к вещдокам постер с Магриттом.

– Вы узнаете этого художника?

– Разумеется. Это Магритт.

– Магритт?

– Это бельгийский художник, – пояснила Сандра. – Он создал ряд вариаций на тему этой работы. – Она указала на изображение силуэта мужчины, консервативный котелок которого был заполнен облаками.

– Вы замечаете сходство между этим постером и картиной, которую попросил вас проанализировать мистер Макафи?

– Разумеется. Здесь есть облака, хотя у Магритта они не такие грозовые, и заполняют они не только глазницы, но и всю голову. – Сандра улыбнулась. – Вы полюбите Магритта.

– Кто-то должен, – пробурчал Джордан.

– Магритт лечился у психотерапевта? – спросила Барри.

– Не знаю.

– Он получал лечение после написания этой картины?

– Не имею понятия.

– Был ли он в депрессии, когда писал это?

– Не могу сказать.

Барри повернулась к присяжным с недоумением на лице:

– Значит, из ваших слов следует, что арт-терапия не является определяющей. Глядя на картину, нельзя с уверенностью сказать, что если художник реалистично изображает язык, то имело место сексуальное насилие. Или, если он изображает грозовые облака на месте глаз, у него есть склонность к суициду. Разве это не так, миз Вернон?

– Да, – согласилась терапевт.

– У меня к вам еще один вопрос, – сказала Барри. – В арт-терапии вы даете задание ребенку или подростку, верно?

– Да. Мы просим их нарисовать дом, человека или какую-нибудь сценку.

– И бо́льшая часть исследований в арт-терапии основана на этих заданиях?