– Послушай, – перебивает мама, сверля меня сердитым взглядом. – Мы уверены, что она наша дочь, потому что тест ДНК это подтвердил.

Я моргаю, уверенная, что ослышалась:

– Но он оказался недостоверным. Флоренс мне рассказала.

– Мы проверили еще раз через полицию.

– Не может быть. Нет. Ты бы мне сказала.

– Если бы я знала, что ты сомневаешься в ее личности, то, конечно, я бы сказала. Но в ту же секунду, когда она вернулась домой, я поняла, что она моя дочь. Мы думали, что и ты это поняла.

Я качаю головой:

– Может, она знала Оливию, сохранила частицу ее ДНК и…

– ПРЕКРАТИ! – кричит мама и делает несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. – Тест сделан в клинике, профессионально. Мы были там. Ты правда пугаешь меня, Кейт. – Она смотрит на папу, он бледен и тих. – Пугаешь нас обоих.

Я слышу приближающиеся шаги, оглядываюсь через плечо, и кровь стынет в жилах. Оливия. Ее губа кровоточит, волосы растрепаны, глаза покраснели. Она делает неуверенный шаг ко мне, но я отшатываюсь. Я не понимаю. Ничего не понимаю. Если это действительно Оливия, почему она столько раз заставляла меня сомневаться? Какие-то мелочи можно объяснить – например, что она забыла про пчелку на дневнике. Но было кое-что более важное и даже вопиющее – разговор в моей комнате для гостей, побудивший меня выяснить, кто она на самом деле. Но почему? Почему? Мне же не померещилось, правда? Мы пристально смотрим друг на друга. Я жду, что в ее взгляде будет самодовольство, но встречаю только печаль. Все трое смотрят на меня с одинаковым жалостливым, горестным выражением. А потом за спиной Оливии я вижу Флоренс и ее родственников, выходящих из отеля.

Флоренс.

Я испортила ее свадьбу. Напала на свою сестру. Разрушила свою жизнь.

Неужели еще утром меня больше всего тревожило опоздание на прическу? Нервный смех поднимается из глубины и рвется наружу. Я затыкаю рот рукой, чтобы подавить истерику, но это не помогает.

Я смеюсь еще сильнее. Смех превращается в какое-то дикое неуправляемое существо. Я подчиняюсь ему, сгибаюсь пополам, живот сводит судорогой, всё лицо мокрое. Я чувствую вкус соли на губах и понимаю, что мне уже не смешно. Легкомысленная тварь внутри меня теперь напугана, она съежилась, насупилась, промокла и рвется на волю изо рта звериными воплями.

Все уставились на меня. Я чувствую их неловкость, шок, злость, даже страх. Никто не знает, что делать, как со мной обращаться. Я сломлена, растеряна, и это уже не исправить.

Слишком много всего навалилось. Я поворачиваюсь и бегу.

39 Элинор Ледбери

39