– Да что случится-то? Ну, отправят в изолятор, тоже мне.

– Накачают так, что мама не горюй. И больше никаких свиданий с твоей ледяной королевой.

– Сделаем все тихо.

– Придется действовать не совсем законными способами.

– Я и не ожидаю от тебя гражданской добродетели. – И уже опомнившись: – И что это значит?

– Ты же не думаешь, что ее кабинет открыт для посещений, как какой-нибудь музей естествознания?

– И как мы туда попадем?

Фиби достала из кармана пижамных штанов ключ-кольцо от банки газировки, но грани одного из колец были разъединены, образуя нечто похожее на…

– Отмычка! – Майкл и сам не понял, вызвало это удивление или восхищение.

– Недаром же ее называют ключом.

– Я даже не знаю, псих ты или гений.

– Это вроде как синонимы.

Коридор давно погрузился во мрак, горел лишь свет в приемной, медсестры щебетали о чем-то своем, наконец избавившись от надобности следить за пациентами. Фиби и Майкл воровато прокрались к малой комнате отдыха, где проходили собрания, и свернули налево. Их больничные тапочки поскрипывали, придавая действу нервный, истеричный оттенок.

В темноте Фиби ковырялась в замочной скважине практически наугад, как заправский домушник.

– И где ты этому научилась? – шепнул Майкл, стоя на стреме.

– Впервые я попала в участок в пятнадцать лет.

– Да ну?

– Дашь мне закончить? – Ее глаза сверкнули.

Майкл прикусил губу и затих. Так нелепо: уже поздно, что, если трубку никто не поднимет? Что, если ее поднимет отец? Что, если он догадается обо всем? Но здесь, в стенах клиники, он в безопасности, вдали от гнева и ярости Джейсона.

Замок щелкнул нежно, очень аккуратно, и Фиби, самодовольно улыбнувшись, толкнула дверь вперед, та отворилась с легким поскрипыванием. Они проскользнули внутрь, и Фиби резким беззвучным движением закрыла дверь. Майкл дернул за цепочку, включив настольную лампу, – комнату осветил мягкий желтый свет, кисточки на абажуре отбрасывали длинные тени на стены. Это был все тот же кабинет, который он посещал для личной терапии, со шкафами по периметру комнаты, виниловыми креслами и хлипкими жалюзи, но во мраке ночи он казался более пустым и безжизненным.