– Я не могу. Растения чувствуют боль. Я наврежу им.

– Как насчет игры на рояле? Ты ведь с детства играешь.

Раздался хлесткий шлепок стека. Грейс с силой прикусила щеку. Вкус крови во рту.

– Я к нему не притронусь.

– Ты не ходишь в школу, но можешь учиться. Посвяти остаток этого учебного года чему-то новому.

Их одинаковые речи утомляли, погружали в беспросветное, тупое очерствение.

– В последнее время ты слышала звуки?

– Не хочу об этом говорить.

– И о галлюцинациях, я полагаю, тоже?

– Ммм…

– Это тяжело, Грейс, но я хочу помочь тебе.

Она давно поняла, что люди думали о тех, кто слышал голоса в голове, видел силуэты в темноте и тени на стенах. Перестала делиться. Связь с реальным миром медленно, но верно ускользала из ослабевших рук тонкой нитью. Хладнокровие. Сохранять его, чтобы окончательно не рассыпаться на части.

Полки в ванной заполонили флакончики с таблетками разных цветов и размеров. Сначала она исправно принимала лекарства в надежде на облегчение симптомов, но оно не наступило. Пилюли беспощадно вырезали из ее существования драгоценные минуты, часы и дни, однако Фред с дотошностью врача следил за ее рационом. Каждое утро, неумолимый и прямой, он заходил в спальню со стаканом воды и таблеткой. Грейс обычно сидела на кровати или у окна, поджав колени к подбородку.

– Выпей.

Она безучастно глядела на брата. Ненавидела таблетки. Ненавидела психотерапевтов. Ненавидела их вопросы. Ненавидела ненавидеть. И Фред знал это, но с удручающим постоянством приносил очередную таблетку и ждал, пока она примет ее, подбрасывая хворост в костер ее немой ярости.

– Ну же. Это в твоих интересах.

– Тебе плевать на мои интересы.

– Грейси…

– Они не работают!

– Работают. Нужно время.