Однако не только Мэри приуныла, закрывшись на все пуговицы. Ее звали Грейс Лидс – племянница директрисы. Каково это – учиться в школе, которая принадлежит твоей семье? Грейс сидела за партой, выпрямив спину так, словно в нее во время фокуса запихнули клинок, да так и не вытащили. На первый взгляд могло показаться, что она слушала и даже участвовала в беседе жестами и кивками, и, если бы кто-то задал ей вопрос, она бы, без сомнения, ответила. Но она была глубоко погружена в себя, успешно притворяясь вовлеченной в происходящее вокруг. Мэри никогда так не умела, но ее брат освоил этот навык в совершенстве – находиться сразу в двух мирах, но толком ни в одном из них, балансируя где-то на грани.

Тиканье часов померкло в шорохе голосов, тонкие стрелки продолжали прокладывать себе путь по кругу циферблата. Грейс покинула класс тринадцать минут назад, но так и не появилась, отчего в Мэри зародилось колючее волнение – она умела отличать множество его оттенков. Воспоминания об Адаме, который точно так же, ничем себя не выдав, покинул дом в тот злополучный день, чтобы уже не вернуться, накатили на нее волной, и она с непривычной для себя смелостью подняла руку и попросила у учителя разрешения покинуть класс.

Даже в детстве, стоило Мэри увидеть собаку с перебинтованной лапой или птицу, упавшую с дерева, как она ощущала в груди неотвратимую решимость помочь и спасти. Порой мать говорила, что ее слепая самоотверженность – настоящая патология: «Нельзя все воспринимать так прямо, так близко к сердцу». Но после смерти брата Мэри убедилась, что ее самоотверженность – все же была достоинством, отличительной чертой, с помощью которой она могла бы спасти брата, если бы не уничижительные нравоучения матери.

Мэри нашла Грейс бледной, снявшей маску вовлеченности в реальный мир, на полу. Закрыв уши руками, она спрятала лицо в коленях. Мэри опустилась рядом с ней.

– Ты в порядке?

Ответа не последовало, лишь тяжелое дыхание – трепыхание жизни.

– Что мне сделать?

Мэри привстала, но Грейс схватила ее за рукав и потянула обратно на пол. Ледяной гнев, отчаянная решимость стальных глаз.

– Ты никому об этом не скажешь, – приказала она ровным тоном.

От стали в ее голосе по спине Мэри пробежал неприятный холодок. Грейс, видимо, убедившись в силе своего влияния, разжала руку, оставив на девственно-бледной коже следы пальцев. Поднявшись на ноги, она прошла к умывальнику и ополоснула лицо, но то так и продолжало терять цвет, словно застывающий воск.

– Что с тобой? – спросила наконец Мэри.

Грейс выключила воду и внимательно взглянула на отражение.