Старший брат Мэри, Адам, напротив, любил сестру так же, как она любила его, и благосклонно воспринимал ее отстраненность и застенчивость, которые, переплетаясь с его напористостью и решимостью, превращались в единый, стройно работающий механизм. Мэри, глубоко погруженная в собственный мир и тревоги, часами набиралась смелости, чтобы отстоять себя перед матерью или сверстниками, но Адам никогда не считал ее молчаливость слабостью, осознавая глубинные причины этого, по всеобщему мнению, недостатка. Со временем разрыв между способностью Мэри переживать эмоции и их социально привычными проявлениями только ширился и к подростковому возрасту стал слишком большим – не залатать. Однако у Мэри и Адама было все, что нужно, – они сами, они были друг у друга. До тех пор, пока вторая часть их исправно работающего механизма не дала трещину, и теперь, подобно человеку, у которого осталась лишь половина тела, Мэри ходила по земле, истекая болью прошлого.

Из окна ее спальни открывался сказочный вид на чащу Лидсов, расцвеченную солнцем, почти съеденным кроной деревьев. Кроваво-оранжевое небо пылало, как и сердце в груди Мэри. Из ее прежних окон гремела только железная дорога.

Говорят, у некоторых людей толстая кожа, у других, очевидно, тонкая; у Мэри ее не было вовсе: ее сердце трепетало, как птичка, каждый раз, когда кто-то обращал на нее больше внимания, чем положено. Волнение зародилось в ней еще до того, как она покинула утробу матери, и сопровождало ее неизменным спутником, но теперь, в такой чужой и незнакомой обстановке, вдали от несчастливого, но родного дома, под кожу забралась тревога, разлилась по венам. Куда бы Мэри ни шла и о чем бы ни думала, эта часть, нарывом гнившая внутри, отравляла ее представлением о худшем развитии событий из возможных. Она так боялась все испортить, что порой предпочитала не совершать вообще ничего.

Лидс-холл – одна из лучших школ-пансионов в Суррее, в Англии, а может, даже в Великобритании, – будучи финансируемой на частные средства, редко и неохотно выдавала стипендии малоимущим студентам, и Мэри пришлось вылезти из кожи вон, чтобы заполучить это место. Она не обладала ни одним из тех качеств, которыми славились здешние ученики – Мэри читала об их успехах, видела фотографии в буклете: все, как один, облаченные в пиджаки цвета венозной крови, а по особым случаям – в мантии, внушали трепетное благоговение, лучились непоколебимой уверенностью в себе и в то, как благосклонен к ним этот мир. В отличие от них в Мэри не было ни честолюбия, ни амбиций – за это в их механизме отвечал Адам. Именно он пытался убедить ее в собственной силе, но так и не узнал, что ее силой был он.