Умывшись, она вытащила из пучка шпильки. Он был стянут так туго, что разболелась голова. Волосы тяжелым грузом упали на спину, притягивая ее к земле.

Во внезапном судорожном приступе она открыла дверцы шкафов под раковиной, схватила старые ржавые ножницы и на несколько секунд задержала взгляд на отражении. Зажав прядь волос между пальцами, она отрезала десяток дюймов, и ее тело пронзило потрясающее чувство облегчения, словно из рюкзака, что так долго висел у нее на плечах, вытащили булыжник. Она взяла другую прядь и отрезала еще, а потом еще. С остервенением рвала волосы тупыми ножницами.

Сколько она себя помнила, у нее были длинные волосы, как у мамы, таящие в себе, по мнению отца, особую женскую силу и оттого обладавшие священной неприкосновенностью. Но Грейс не чувствовала в них силы, как и в незнании, чистоте, целомудрии, девственности. Все это делало ее такой ведомой, такой зависимой, такой… слабой, и она обрушивала на вьющиеся пряди свою злобу, и те беззвучно падали на пол под судорожное клацанье ножниц. Обессилев, она дала волю слезам.

Скрип. Шорох. Неотвратимая тень. Грейс обернулась, наставив на брата ножницы, как ружье, вынудив его поднять руки в примирительном жесте и отступить. До боли сжимала железные кольца.

– Мне нравится, – улыбнулся он, уколов ее искрой саркастичной снисходительности.

Она вернулась к отражению.

– Тебе помочь?

Его появление привело ее в себя, и теперь она резала волосы не в приступе отчаяния, а с подчеркнутой аккуратностью ювелира.

– Сзади криво.

Она взглянула на него в отражении.

– Зачем ты здесь?

– Принес ужин. Ты сегодня ничего не ела. Надеюсь, не собираешься последовать примеру Маргарет Фэрлесс …[69]

Грейс методично выровняла пряди, особенно сильно выбивавшиеся из общей массы волос, кинула ножницы в раковину и подошла вплотную к брату.

– Не дождешься.

12

12

За последние дни Генри выкопал несколько предполагаемых могил вокруг камня – негласного, но вполне осязаемого эпицентра: мышцы рук и ног нестерпимо ныли, пальцы пульсировали от ссадин и мозолей. Под землей им доставались только камни и корни, зато на земле Министр то и дело вынюхивал мертвых белок и птиц и довольным лаем оповещал новую хозяйку, которая, не зная усталости, продолжала копать, как только Генри, потный и обессилевший, валился на землю, – и копала усердно, с неистовством и непрестанным упорством, отчаянно поглощенная делом, как призрак, вознамерившийся раскрыть собственное убийство.

– Ну хватит… там ничего нет, – взмолился Генри. Голова у него кружилась до тошноты. Он ведь надеялся. Где-то на задворках души надеялся.