Как только одинаково волевые натуры Филиппа и Грейс сталкивались в одной комнате, обстановка накалялась до предела. Стычки между ними происходили каждый день, с их помощью Фред молчаливо подмечал дыры в броне отца – их было немного. Обычно после них Грейс проводила ночь в чулане, в подвале с крысами, на холодном чердаке или вовсе на улице, перед этим по настоянию отца смочив одежду, но даже эти наказания и пытки не останавливали ее от бессмысленного бунта – она отстаивала себя, вцепившись в собственные представления ногтями и зубами. Он и не предполагал, что смогло бы оторвать ее от них. Разве что потеря головы.

– Что об этом сказал бы твой Бог? – спросила Грейс.

– Он сказал бы, что я должен продолжать воспитывать в своих детях смелость и решительность, – ответил он. – А еще он бы сказал, что в своих владениях я волен делать все, что считаю нужным.

– Но мы не часть твоего владения.

Ту ночь Грейс провела в чулане.

Жизнь в Лидс-холле шла своим чередом: слуги выполняли работу с тихим прилежанием, отец и Грейс спорили, а Фред тихо, но верно двигался к своей цели – сеять хаос. После того дня он заметил, что Грейс изменилась, каждый вечер притворялась, что убегает в спальню, а сама постоянно пропадала в конюшне. Однажды, устав гадать, что она делала, Фред проник внутрь, чтобы поймать ее с поличным.

В пустом стойле Грейс склонилась над чем-то маленьким, едва дышащим и, обернувшись, с ужасом обнаружила присутствие другого человека.

– А, это ты…

– Что ты делаешь?

В уголке, на подстилке из сена, укрытая старым лоскутным одеялом, лежала косуля, заспанная, больная и потерянная.

– Она провалилась в яму у ручья. Представляешь? Она истекла кровью, и я забрала ее, вытащила пулю. Смотри, у нее что-то с глазами. Я обработала их.

– Ты оказываешь ей медвежью услугу – она не сможет вернуться в дикую природу.

– Конечно же, сможет. Как только ее рана затянется, я отпущу ее на волю. – Грейс уложила головку на колени и погладила. – Ты поправишься, малыш. Поправишься и вернешься к своей семье. Сейчас тебе больно, но это пройдет. Все будет хорошо. У тебя есть мама? Думаю, есть. Знаю, ты хочешь к ней вернуться. Уверена, она любит тебя больше всего на свете. Но пока с тобой побуду я. Слышишь?

Фреда кольнул ее тон, полный любви и нежности. И к кому? К чертовой косуле! У Грейс никогда не было кукол, лишь потребность – заботиться. Она укладывала спать мамину фотографию. Фред верил, что Грейс станет отличной матерью. Если бы она знала, откуда берутся дети и могла производить их на свет в одиннадцать лет, она бы родила ребенка и заботилась бы о нем ничуть не хуже взрослых, обрушив на него чувства, что томились в ней невостребованными.