Их взгляды встретились в отражении. Оба были полностью обнажены – ни одной преграды, но, как бы ни убеждали друг друга, с каждым днем, месяцем и годом их мир изъедало трещинами. И Фред боялся, что однажды они с оглушительным треском расползутся до пропасти, такой огромной, что уже не докричаться.
Закончив с волосами, Фред повернул ее к себе, взял ее ладонь в руки, взглянул на пальцы – она искусала заусенцы в кровь, – схватил ножницы и принялся обстригать ногти.
– Ты уже была с кем-нибудь? – спросил он, закончив с левой рукой.
– Нет. Только с Санд по вечерам.
Каждый вечер она втайне читала ее романы, прикрываясь сборниками беззубой поэзии.
– Хорошо. – Он поцеловал ее в висок. – Я бы очень расстроился, если бы твое тело кто-нибудь осквернил. Ты святая, Грейси. Ты всегда будешь святой.
Заметив, что на нее засматриваются парни, он утратил остатки милосердия и совести, вынужденный придумывать все новые ужасающие истории о ней, с усердием добавляя в них неприглядных мрачных тонов, надеясь вырвать из потенциальных поклонников ростки симпатии, а впоследствии – корни.
Грейс изнывала от невозможности заботиться, уже готова была стать матерью и отдавать всю ту любовь и нежность, что переполняли ее душу и тело. Майкл же, не получая ласки и внимания родителей, стремился к тому, кто даст ему это. Если бы только они разглядели друг друга, Фред бы остался не у дел. Они забыли бы обо всем на свете, в том числе о нем. Нет, он не допустит этого. Divide et impera [87].
– С Санд ты можешь видеться, Грейси.
– Он единственный парень, который меня не бесит [88], – бесстрастно отметила она, глядя через плечо Фреда куда-то сквозь стену.
Бесит. В этом несвойственном для нее выборе слов он ощутил укол притворства, отложил ножницы и оставил на плече сестры невесомый поцелуй.
– Ты же помнишь, Грейси, что случилось с Актеоном?
– Он подсматривал за обнаженной Артемидой, купающейся в источнике, и за это она превратила его в оленя, а после его разорвала на части свора собственных собак.
Он склонился над ее ухом:
– Я буду сворой.
Портрет
Портрет
– Ты напишешь наш семейный портрет, – сказал Фред Майклу, пока тот, сидя на камне у ручья, старательно делал набросок.
Карандаш повис над блокнотом.
– Чего?