– Позволишь мне одеться?

– Позволю.

Грейс ждала, что он покинет спальню.

– Мы ведь семья? – спросил Фред.

– Семья.

Он прильнул ладонью к ее щеке, заправил мокрые пряди за ухо.

– Фред, ты мне очень дорог.

– И ты всегда будешь со мной?

Грейс кивнула. Он взял ее запястья и отвел от груди, распахнул полотенце и позволил ему упасть на пол. Чем сильнее менялась ее фигура, тем сильнее она стремилась скрыть ее, в том числе от него. Даже если он вынуждал ее переодеваться при нем, она делала это быстро, стыдливо прикрываясь и отворачиваясь. Но он хотел ее видеть и знать, как меняется его важная часть. Жажда была сильной – темной и дикой.

Для Фреда она всегда оставалась девочкой с непослушными вьющимися волосами и веснушками. Увлекшись собой и Майклом, он и забыл, что она тоже росла и теперь, утрачивая все нескладное и тусклое, как молодой лебедь – коричневое оперение, обращалась в прекрасную женщину. Глаза блуждали по ее маленькой упругой груди, плоскому животу, округлившимся бедрам, пушку, который уже появился на лобке. «Ты красивая. Как зима», – подумал он. Зима была его любимой порой года.

Фред надеялся смутить Грейс, заставить ее щеки вспыхнуть кровью, но она стояла прямо. Неужели узнала, насколько прекрасна? Или просто не хотела проигрывать в Игру, в которую они так часто играли в детстве? Он попытался сделать еще снимок, но не успел. Грейс сняла шнурок с его шеи и кинула камеру на кровать, ее руки без промедления опустились на пряжку ремня, и он позволил ей расстегнуть его, стянуть брюки и трусы – втайне это было именно то, чего он хотел. Одна пуговица, другая. Рубашка соскользнула с его плеч и с шорохом упала, обнажив его белое тело в синяках и шрамах – неприятные последствия его спортивных побед. Ее взгляд проследовал от его груди к животу и ниже.

– Ты можешь коснуться, если хочешь, – сказал он. – Ведь того, о чем никто не знает, почти что и вовсе не существует [85].

– Ничего не ускользает от взора вечно бодрствующей богини Совести.

– Там было не так.

– И так не будет. Не с нами.

– Почему же?

В отличие от Грейс, у Фреда никогда не было понятия о границах, которые нельзя переходить, – они существовали лишь для того, чтобы их переступать. Переступить границы раз и навсегда, зайти так далеко, что даже микроскоп не помог бы им увидеть их снова.

– У тебя есть он.

Ей не нужно было говорить, кто такой этот он.

– Этого недостаточно.