5

5

Лидс-хаус жил своей жизнью: дышал, сопел, кряхтел и переворачивался с боку на бок – скрипели половицы, петли дверей, за стенами шуршало, завывал ветер, стекла окон и рамы дрожали. Дом, переполненный звуками, усиливал одиночество Генри, хотя он не думал, что в него может поместиться еще больше. От усталости мысли бесцельно бродили по кругу, вызывали безотчетное волнение, которое не позволяло забыться сном. Высокий потолок причудливым образом менял форму, сворачивался спиралью, вытягивался под измученным взглядом.

Генри перевернулся на другой бок, схватил с прикроватной тумбочки флакон темазепама, который всегда носил в кармане пальто, и проглотил еще три таблетки. В инструкции говорилось, что его нельзя принимать более четырех недель подряд – он пичкал себя ими последние полтора года, отчего руки порой непроизвольно подрагивали.

Не было ни дня, когда он не думал о том, чтобы пустить себе пулю в лоб. Без темазепама он не представлял своей жизни, как без воздуха и воды. Впрочем, осознавал и его существенный недостаток – эффект давно выцвел до прозрачности. Однако возможность погрузиться в полудрему без сновидений хотя бы на пару часов все же лучше, чем не спать вовсе. Но в тот вечер, учитывая обстоятельства и новизну места, таблетки не дали даже слабого эффекта. Генри откинул одеяло, натянул на себя одежду, оставив пальто на спинке кресла, а ботинки – у кровати, и вышел из комнаты.

Он брел по коридору, словно по чаще Лидсов – оба были неприветливыми и тихими, – едва различал местность в холодном мраке, ступая по ледяному полу, но все равно плыл вдоль картин в золоченых рамах, вдоль одной массивной двери за другой, даже не прислушиваясь, не заглядывая за них – вселенная мрачных, молчаливых комнат, где год за годом погибают старые вещи, покрываясь пылью, – Агнес там не было. Отрезан от мира. Он ощущал лишь пульсирующую нить, которая обхватила его сердце и теперь тянула его через весь дом. К ней.

Достигнув нужной двери – в груди больно затрепетало, – он прислонился к ней лбом, словно путник, проделавший очень долгий и тяжелый путь. Ручка со скрипом опустилась, и в проеме показалась Агнес, освещенная светом пламени горящего камина. Она молча увлекла его за собой в комнату. Знала ли она, что Грейс позволила ему остаться? Что его зовут не Генри? Что он никогда не был детективом? Что он лгал ей? Даже если знала, она не спрашивала, усадила его в кресло и прижала его голову к своему животу. И это было то место, где ему следовало быть в эту ночь.

Он отпрянул и поднял голову, заглянув ей в глаза. Так ничего и не сказав, он потянул вниз бегунок молнии, позволил ее платью упасть на пол, потом бережно снял с нее белье. Все плыло в огненном мареве, таяло в теплом свечении и оттого казалось нереальным, как во сне, но хорошие сны ему давно не снились, и он с радостью признал, что это происходило на самом деле. Он обхватил ее бедра, притянул ближе и медленно провел руками по изгибам ее тела, а потом коснулся губами, изучая ее.