«Не думаете ли Вы, что это будет ошибкой? — спросил он. «Вы должны решить сами, насколько это опасно — ответил я, — но что вас беспокоит во всем этом?». Его ответ был глубоко русским: «Я понимаю, что в вашей стране и в нашей многое делается по-разному, — объяснил ученый. — Я полагаю, что тихая дипломатия ошибочна, и хочу сказать об этом, но не опасно ли опубликовать открытое письмо с критикой Государственного секретаря Роджерса? Может быть, он будет мстить и примет меры против меня и моей семьи?» Мощь бюрократической системы заставляет многих русских чувствовать себя всегда виноватыми перед властью. Несколько человек рассказывали мне, что если власти обвиняют кого-нибудь в преступлении, хотя бы только в газете или на общем собрании, то практически все считают этого человека виновным. Точно так же, если обвиняют их самих, как говорили мне русские, первой реакцией каждого являются попытки подыскать объяснения, оправдания или уйти от ответственности, а не возражение против необоснованно причиненного беспокойства или требование соблюдать законность. Одна русская женщина, стойкая диссидентка, которую не так-то легко запугать, рассказала мне о том, как она удивилась необыкновенной, как она считала, смелости своего африканского друга, студента Московского университета имени Лумумбы. У студента возникли неприятности с университетскими властями из-за того, что он, вопреки их воле, во время каникул по пути из Африки в Москву остановился в Париже. Когда студент вернулся, декан вызвал его и спросил, что он делал в Париже. Африканец ответил, что это его дело и, возможно, дело французов, но никак не русских. «Ни один русский так бы не ответил, — заявила эта женщина. — Русский сказал бы: «О, понимаете, у меня в Париже друг, и он меня пригласил», или что-нибудь в этом роде, в общем, попытался бы оправдаться. Первая реакция русского — готовность исправить свою ошибку. С детства мы привыкаем чувствовать себя виновными перед вышестоящими и пытаемся оправдаться. Только позднее наступает другая реакция и мы спрашиваем себя: «А какое им дело?»

Тот факт, что сила и власть исходят сверху, а не снизу, сделал советское общество гораздо более иерархическим, чем западные общества, как это ни кажется странным в отношении государства, которое гордится своей верностью пролетарскому делу. Положение на иерархической лестнице в советском обществе сверху донизу определяется силой. Решающим фактором, как откровенно выразился Ленин, является принцип «Кто кого?». Это — невысказанный вопрос, который русские всегда задают себе, вступая в какие-либо отношения друг с другом. Отсюда огромное значение, придаваемое строгому соблюдению иерархии на всех уровнях советского общества. Это проявляется, например, и в чрезмерном внимании, которое сами советские лидеры уделяют решению вопроса о месте каждого из них на групповой фотографии или на трибуне мавзолея Ленина, что и породило западную науку кремленологию. То же было и при царе. Уже несколько столетий назад западные послы в Москве должны были изучать значение икон, чтобы определить вес при дворе того или иного царедворца: важность иконы, которую он несет в официальной процессии, свидетельствовала о его чине и влиянии, и именно это, а не законы реальности или перспективы, диктовало художнику, изображающему такие процессии, расположение персонажей.