В конце 1971 г., когда я встретился с Жоресом, он пытался помочь Рою скрыться от агентов КГБ; в этой истории были и свои комические моменты. Перед этим Рой внезапно оставил свою работу в институте Академии педагогических наук, где как бывший учитель и директор школы работал над исследованиями по проблемам образования и писал брошюры в этой области. На Западе вот-вот должна была выйти его запрещенная в России книга о Сталине и, с полным основанием, он опасался репрессий. Рой считал, что нельзя сидеть и ждать, пока топор упадет на голову: навсегда попасть в черные списки и понести суровое наказание. Поэтому он решил сам сделать первый шаг: уйти в подполье и сидеть тихо до тех пор, пока страсти не улягутся. Но еще до того, как он успел сделать хотя бы один шаг, КГБ установил наблюдение за его домом. Рой и Жорес — близнецы, очень похожие друг на друга: элегантные, ростом примерно 185 сантиметров, с приятными овальными лицами и серебрящимися волосами. В свои 50 лет они выглядели значительно моложе, чем большинство советских мужчин этого возраста. Их сходство было настолько полным, что даже близкие приятели принимали одного из них за другого. С явным удовольствием Жорес рассказывал, как он, пытаясь перехитрить агентов, наблюдающих за домом, несколько раз входил в квартиру Роя и выходил из нее в надежде, что агенты последуют за ним, приняв его по ошибке за Роя, а Рой сможет тем временем скрыться. Однако хитрость не удалась. «Я думаю, они подобрали подходящих ребят для этого дела», — смеялся Жорес. Тем не менее Рою все же удалось ускользнуть, надев парик и переодевшись женщиной. Он провел несколько месяцев на юге, а когда вернулся, не мог получить ни прежней работы, ни какой-либо другой. Он жил на свои авторские гонорары за опубликованные за границей книги и на зарплату жены. То, что он не был подвергнут более строгому наказанию, заставляет меня думать, что у него, может быть, есть симпатизирующие ему защитники в правительственном аппарате.

Прошло почти два года, пока я познакомился с Роем. К тому времени Жорес был уже в Англии, где продолжал свою работу биолога и представлял интересы свои и брата в западных издательствах. Рой по-прежнему работал на свой страх и риск как историк и эссеист. Он был самым педантичным и организованным человеком из всех русских, которых я когда-либо встречал (правда, русским он был по отцу; мать братьев — еврейка). Придерживаясь раз заведенного распорядка дня, Рой не допускал того, чтобы его общение с крайне ограниченным кругом знакомых мешало ему работать. Он редко выходил из дома, совершенно не посещал кино, не смотрел телевизора, запоем читал и содержал свой обширный архив в необычайно строгом порядке. Целые дни он проводил в своем исключительно опрятном маленьком кабинете, три стены которого были сплошь уставлены книгами. Здесь он обычно принимал посетителей, сидя на расстоянии лишь полутора-двух метров от собеседника, и перед тем, как начать разговор, включал два коротковолновых приемника, настроенных на разные станции, чтобы помешать подслушиванию. Рой был требователен, как бухгалтер, и очень гордился этим. Однажды, когда я отметил его чрезвычайную точность и организованность, он улыбнулся уголками рта. «Когда я был учеником старших классов, я уже тогда задумывался над тем, как я организую свой архив, — объяснил он. — Я много раз менял мою систему, но всегда знал, где найти любой нужный мне документ».