Цирцея, Медея, Вивиана, Сидония и другие: изображение ведьм у художников-мужчин

Цирцея, Медея, Вивиана, Сидония и другие: изображение ведьм у художников-мужчин

Ведьмы, будучи ярким и драматичным образом, издавна стали излюбленным мотивом у живописцев. Ханс Бальдунг Грин (1484–1545) выполнил несколько гравюр, где изображались чрезвычайно сексуализированные ведьмы, в том числе мастурбирующие, и нагие тела безобразных старых колдуний перемежались там с аппетитными формами юных чародеек. Гравюру Альбрехта Дюрера «Четыре ведьмы» (1497) можно отнести к той же традиции эротической щекотки. Похоже, в последующие века центр внимания сместился с соблазнительных на пугающие стороны колдовства, о чем свидетельствуют, например, некоторые картины Сальватора Розы (1615–1673), где изображены безобразные старые ведьмы[1134]. Франсиско де Гойя (1746–1828) — живописец и гравер, пожалуй, больше всего известный своими изображениями ведьм (если учитывать масштаб его культурного влияния), — представлял их приблизительно так же. На его полотнах ведьмы предстают уродливыми, злыми и пугающими. Наглядный пример — картина маслом «Ведьмы» (1797–1798), где свора ведьм тащит корзину с мертвыми младенцами и втыкает в куклу булавки. Знаменитая серия офортов Гойи «Капричос» (1799–1798) тоже изобилует гротескными образами старых ведьм[1135].

В XIX веке, особенно во второй его половине, ведьмы заполонили живописные полотна по всей Европе. Некоторые из этих картин продолжали традицию, которую создали предыдущие поколения художников. Например, «Молодая ведьма» (1857) Антуана Вирца изображает отталкивающую старую каргу, которая, похоже, дает наставления обнаженной молодой колдунье, готовящейся отправиться в свой первый полет на метле. За ними наблюдают из‐за угла трое похотливых монахов, что придает всей этой сцене скабрезно-вуайеристический и слегка порнографический оттенок. Пожалуй, не будет ошибкой сказать, что в этот период в изобразительное искусство вернулись эротизированные голые ведьмы Грина (хотя, конечно, они никогда не исчезали оттуда совсем). Примеры тому — скульптура Эрнста Хертера «Вальпургиева ночь» (1905) и бронзовая статуя Витторио Гюттнера «Танцующие ведьмы» (1897)[1136]. Здесь нет смысла подробно прослеживать воплощение ведьмовского мотива в европейском искусстве, так как нас интересуют бунтарские образы ведьм — а как раз они в этом потоке материалов встречались нечасто. Большинство картин отражало традиционные негативные представления о ведьмах, которые мы обсуждали в главе 1. Однако не все произведения повторяли эти клише. В этих исключительных случаях, вполне возможно, женщины, склонные к мятежу, вполне могли воспринимать эти изображения как вдохновляющие, хотя разумно предположить, что некоторых из этих женщин они могли и оскорблять как выражение женоненавистничества. Сьюзан П. Кастерас в своей убедительной статье 1990 года предпочла сосредоточиться на первой из двух этих потенциальных зрительских реакций и написала, что зрительницы получили возможность увидеть и оценить запретную свободу богинь и чародеек и их особое могущество… вместо привычных их глазам стесняющих движения викторианских одежд и комнат, набитых безделушками, или пышных цветущих садов. Ведьма и ее сестры почти не знали запретов, ведь они стояли выше законов, положенных смертным. Чародейки, не скованные временными императивами — и даже теми корсетами и тяжелыми одеяниями, какие полагалось носить викторианским дамам, — следовали собственным побуждениям[1137].