Подытоживая, можно сказать, что сатанизм был привлекательной темой для многих декадентов, но, как мы еще увидим, самое знаменитое прозаическое описание сатанинских ритуалов — в «Бездне» Гюисманса — гораздо больше свидетельствует об отвращении автора к тому, что он описывает, а не об одобрении. Ранее Гюисманс уже обращался к теме дьяволопоклонства в романе «Наоборот». Как отмечает Инид Старки и как здесь уже упоминалось, «„Наоборот“ больше, чем какое-либо другое произведение, помог кристаллизоваться понятиям эстетства и декадентства»[1275]. Что любопытно, этот роман явно изображает любование религией вообще и сатанизмом в частности как неотъемлемую черту декадентского мироощущения. Действительно, после 1884 года многие декадентские трактовки религиозной темы — это просто примеры того, как люди следовали уставу, написанному Гюисмансом. Его антигерой дез Эссент испытывает некоторые религиозные сомнения и находит весьма привлекательной эстетическую сторону католичества. Но если церковные обряды вызывают у него сильный трепет, то их мрачная изнанка влечет героя не меньше:

Образы искусства отступили под католическим натиском рассудка. Дез Эссент затрепетал было и вдруг — как бы восстал, в один миг взбунтовался. В голове у него забурлили чудовищные мысли! Они были связаны с хулой против святой воды и елея, о которой говорится в пасхальной книге для духовников. Сколь силен демон, противящийся Всемогущему Богу! Страшная сила может исходить от самого верующего, который со злобной, мерзкой радостью прямо в храме кощунствует, святотатствует, проклинает, богохульствует и начинает участвовать в колдовстве, черных мессах, шабашах, всяческой бесовщине[1276].

Такого рода возбуждение вызывает у него коллекция эстампов Гойи. Этот художник завораживал дез Эссента, «его притягивали немыслимые сцены: ведьмы верхом на кошках, женщины, вырывающие зубы у повешенного, злодеи, суккубы, демоны, карлики»[1277]: в этих восторгах — как и во многом другом — он вторит Бодлеру, который тоже черпал лирическое вдохновение в причудливых образах Гойи. Позже дез Эссент размышляет о природе святотатства и приходит к выводу, что «богохульство и материи, ему подобные, имеют религиозные истоки, а значит, именно верующий отваживается на них, и отваживается намеренно, ибо что за сладость осквернять закон, который и не дорог тебе, и неведом»[1278]. Однако это часто повторяемое высказывание (которое разделяют и многие исследователи), на наш взгляд, вовсе не является тем трюизмом, каким кажется сначала[1279]. Вполне можно испытывать огромное удовольствие, святотатственно хуля нечто такое, что другие считают священным, — либо из садистского побуждения причинить им боль, либо из стремления нанести символический удар по чужой религиозной системе и ее ценностям. Сатанизм многолик, и он вовсе не обязательно подтверждает весомость христианства — и уж точно не следует думать, что человек, прибегающий к сатаническому дискурсу (как это делал, например, Бакунин), непременно является на деле тайным христианином. Однако трудно поспорить с тем, что особое щекочущее удовольствие от богохульства должен испытывать тот, в ком сохранились хотя бы крупицы веры в святость церкви. Так что декадентское любование католицизмом можно отчасти рассматривать и под этим углом: провозгласив себя католиком или хотя бы попытавшись убедить себя в таком обращении, человек острее ощущал возбуждение от собственных грехов и кощунства.