Декадентский дискурс, посвященный демонической (в буквальном смысле) женственности, был сложнее, чем можно подумать, если судить лишь по этим примерам крайнего женоненавистничества. В Великобритании критики-консерваторы связывали авторов, писавших о так называемых «новых женщинах», с писателями-декадентами, поскольку и те и другие были врагами гегемонической культуры и виделись порождениями дурного влияния французской литературы, грозившей уничтожением должных гендерных ролей[1288]. Подобные заявления, что это направление (и связанная с ним субкультура) покушалось на устойчивость гендерных конструкций, находят некоторое подтверждение в задокументированных представлениях декадентов о самих себе. Как уже вкратце говорилось выше, декаденты-мужчины нередко находили себя женоподобными, а Макс Бирбом в статье 1894 года, напечатанной в журнале «Желтая книга», называл «одной из главных целей, которые ставит перед собой декадентская платформа», слияние двух полов. При всей своей эпизодической (а в некоторых случаях — вполне систематической и ярко выраженной) мизогинии декаденты-мужчины, безусловно, присваивали различные черты, традиционно считавшиеся женскими: цветочную символику, пассивность, тщеславие, повышенную чувствительность, страсть к моде и украшательству, отказ от борьбы за самовыражение во внешнем мире (и выбор в пользу замкнутой жизни и домоседства — то есть как раз того, что считалось приемлемым существованием для женщин)[1289]. Архетипический декадентский антигерой дез Эссент размышлял о том, что «сам становится все более женственным», а Джордж Мур признавался, что одним из его наиболее заметных качеств в бытность декадентом была женственность[1290]. Пьер Варей в статье «Прогресс», опубликованной в журнале Le Décadent (10 апреля 1886 года), связывал декаданс с приближением к женскому началу и утверждал, что декаденты скоро достигнут того идеала, в котором «мужчина станет более уточненным, более женственным, более божественным»[1291]. Даже «первый» теоретик — и противник — литературного декаданса, Дезире Низар, тоже находил в нем связь с женственностью и писал, что декадентам свойственны скорее влечения «капризные и женственные, чем мужские желания»[1292].

В добровольном стремлении декадента к женоподобию можно было бы увидеть мужской аналог тяги к мужеподобию «новой женщины», которая жаждала овладеть атрибутами, ранее считавшимися типично мужскими: самостоятельностью, публичной, а не только домашней ролью, правом носить брюки и ездить на велосипеде[1293]. Таким образом, эта парочка отворачивалась от отведенных им мест в гендерной системе, и это настолько бросалось в глаза, что, наряду с тревогой из‐за снижения уровня рождаемости, порождало в некоторых кругах серьезные опасения[1294] [1295]. В Великобритании враги декадентов и «новых женщин» часто проводили связь между двумя ненавистными им фигурами и в обеих видели симптомы поразившей современную эпоху весьма нежелательной «гендерной смуты». Хорошенько подумав, можно признать, что они, в некоторой степени, верно выявили симптом, однако это вовсе не значит, что декаденты-мужчины обязательно питали симпатии к феминисткам. На самом деле в том, что они узурпировали некоторые женские черты и атрибуты, делая их элементами собственной личины, можно усмотреть желание заявить миру о ненужности настоящих женщин. И все равно, конечно, напрашивались тревожные выводы о бунтарской природе их явной тяги к андрогинии.