Но какое же место во всей этой картине занимают женщины-декадентки, коих было меньшинство? В «первой волне» декаданса хотя и не единственной писательницей, но практически единственной женщиной, которую задававшие тон писатели-мужчины считали в каком-то смысле ровней себе, была Рашильд (настоящее имя — Маргерит Валлет-Эмери, 1860–1953)[1296]. Она дружила с Верленом, Жаном Лорреном, Катюлем Мендесом и другими видными литераторами. Дженнифер Биркетт считает, что этому способствовала готовность самой Рашильд «подделываться под декадентские шаблоны», и называет ее «исполнительницей, орудием и жертвой чужих мечтаний, чья задача — воспроизводить ценности мира, лишенного собственной энергии»[1297]. Впрочем, одновременно Биркетт заявляет, что Рашильд демонстрировала «ироничное самосознание, которое обращало ее уступки рыночным требованиям в презрение, и утверждала собственную независимость, окарикатуривая те роли, которые ей приходилось разыгрывать». И все же Рашильд никогда не задавалась целью сокрушить навязанные ей условности как таковые: похоже, ее вполне устраивало положение «раскрепощенной» одиночки, которой властные авторы-мужчины «великодушно» позволяли нарушать некоторые из правил, — лишь бы она не переступала положенные ей пределы. В 1928 году она даже написала памфлет под названием «Почему я не феминистка», где провозглашала неколебимую приверженность социальному консерватизму[1298]. Она подчеркивала, что «всегда выступала как частное лицо, никогда не мечтала создать новое общество или разрушить уже существующее»[1299]. Биркетт крайне скептически относится к попыткам некоторых феминисток конца ХХ века объявить Рашильд своей единомышленницей[1300]. Однако действительно было нечто бунтарское в том, как Рашильд играла с переворачиванием гендерных личин: например, два ее романа носили названия «Маркиза де Сад» (1887) и «Мадам Адонис» (1888), а еще она завела себе визитную карточку с надписью «Рашильд: литератор» (Rachilde: homme de lettres)[1301]. Кроме того, в некоторых публикациях она упоминала о своем родстве с оборотнями, так как, сидя по ночам за письменным столом, она ощущала себя почти ликантропом, занятым чем-то «запретным» (мы коротко останавливались на этом в главе 4), — и это уже указывает на более радикальное самосознание чужачки, вступающей на враждебную ей, по сути, мужскую территорию.

В несколько более поздний период мы обнаруживаем других интересных писательниц-декаденток, не в последнюю очередь — в британской и американской литературе[1302]. Можно упомянуть поэтессу Розамунду Марриот Уотсон (1860–1911), которая печаталась в «Желтой книге» под псевдонимом Грэм Р. Томсон и сочиняла, например, такие строки («Вальпургиева ночь», сборник «Веспертилии и другие стихотворения», 1895):